Женский хор

– Как кто? Ты! Вчера, в отделении неотложной помощи. Это они мне сказали, когда пришли сюда. Когда я приехала в восемь пятнадцать, они уже стояли у дверей.

– Все три?

– Все три. Ты не помнишь, что просила их прийти?

Нет, я не помнила. Я пыталась запомнить все, что вчера в течение дня делали хирурги, а баб, которые приходили со своими пустяковыми проблемами… конечно, я их не помнила, на них у меня в голове просто не хватило места. Что со мной, как я могла?..

– Напротив, прекрасно помню, – ответила я, чтобы не ударить в грязь лицом, – просто удивилась, что они пришли втроем. Я назначила им прием очень рано и подумала, что…

– Что им не захочется приходить? Знаешь, в этом городе тяжело найти хорошего гинеколога. Так что когда тебе назначают консультацию – не через полгода, а уже на следующий день, – конечно, ты воспользуешься случаем!

Хороший гинеколог? Она издевается надо мной?

Она надо мной не издевалась. Она улыбалась:

– Они тебя ждут.

Внезапно меня охватило невероятное волнение. Как будто я теряю голову. Я посмотрела на имена. Я совсем не помнила этих женщин. Я снова взглянула на дату. До первого апреля было еще далеко.

Я взяла со стойки первую карту, вошла в зал ожидания и объявила:

– Мадам Р.?

Одна из женщин поднялась. Я ее не узнала, но она мне улыбнулась, сказала: «Здравствуйте, доктор», прошла мимо меня, прижимая к себе сумку, из которой торчал пластиковый пакет, вышла в коридор, остановилась, потому что не знала, в какой кабинет идти, направилась к кабинету консультанта, посмотрела на меня, и я сказала: «Нет, не сюда» – и указала на кабинет.

Пока она раскладывала на стуле свои вещи, я закрыла дверь, заметила, что все еще в плаще, сняла его, прошла между ней (простите!) и шкафом, взяла халат (простите, здесь так тесно!), села за стол и машинально произнесла:

– Садитесь, прошу вас.

– Спасибо.

На вид ей было около сорока. Очень элегантный брючный костюм, коротко подстриженные светлые волосы, безупречный макияж – может быть, чересчур яркий, но все же…

Я не могла вспомнить, о чем она мне вчера рассказывала. Я даже не помнила, что видела ее. Я открыла ее карту, чтобы посмотреть на свои записи. Я крайне редко о чем-то забываю, лишь в случае крайней усталости (нечасто) или потому, что в тот момент думала о чем-то другом (нечасто) или вообще не думала о том, что делаю (когда я работаю, такого со мной не бывает), но я всегда все записываю, значит…

Карта была пуста. Я ничего не записала.

Я почувствовала, что мое сердце остановилось, холодная рука сжала горло, это было как пощечина, как пощечина, которую он должен был мне дать в тот день, когда ушел, в тот день, когда я сказала, что не хочу его больше видеть, и когда я едва не сказала, а только подумала, что мне надоело видеть его рожу по утрам, надоело ложиться с ним каждый вечер в постель, просыпаться от его храпа и от того, что он, поворачиваясь, кладет на меня свои руки, кладет свои губы на мою щеку и ищет мои губы, что его руки скользят по моей груди, по животу и бедрам, и мне этого больше не хотелось, и, если бы я ему тогда об этом сказала, он бы дал мне пощечину или должен был бы дать, но я до сих пор ее жду.

Я прочла удивление в его глазах, гнев и унижение на его лице. А через мгновение он повернулся ко мне спиной, надел куртку и хлопнул дверью.

В это минуту на лице мадам Р. я ожидала прочесть то же унижение, тот же гнев, ту же боль. Потому что в ее карте, в ее чертовой карте, которую я не заполнила, я не прочла ни слова. Я не знала, зачем она вчера приходила, не знала, зачем она снова пришла этим утром, – и вдруг поняла, что не знаю, какого черта я тут делаю.

И все по вине Кармы, черт бы его побрал!

Быть вчера там, внизу, мне было неприятно (я превосходно поняла его замысел: он отправил меня в отделение неотложной помощи, поскольку знал, что по окончании консультаций акушерская клиника станет направлять ко мне всех женщин, которые придут на прием. Я – интерн-гинеколог на дежурстве, и именно мне придется записывать все несчастья этих баб, и тем самым он хотел унизить меня, заставить работать по его правилам, этим чертовым правилам). Тогда я решила устроить забастовку, дура. И ничего не записала. Даже пальцем не пошевелила. Не сказала ни слова. Удовольствовалась тем, что сделала вид, будто слушаю их рассказы. Мычала, как он, и сказала им всем: «А если назавтра состояние не улучшится, приходите в семьдесят седьмое отделение, доктор Карма вас примет, и вы увидите, он очень, очень мил…»