Женский хор

Какая невероятная история. Эта фраза пришла мне на ум в тот самый миг, когда я парковалась на пустой стоянке перед кладбищем. Сегодня, почти в тридцать лет, я впервые осознала всю волнующую странность семейной истории, в которой действительно не хватало многих элементов — не так много, как в пазле Энцо в тот день, когда он пригласил меня вместе закончить его, но все же достаточно для того, чтобы кажущаяся простота сказки, которую я запевала тысячи раз («Моя мама умерла, когда я родилась. Мы с отцом всегда жили одни. Нет, он меня не обижал. У меня все хорошо, спасибо. А как у вас дела?») в ответ на вопросы, которые мне задавали подруги, их родители, наши преподаватели или мужчины, которые вели себя со мной очень бестактно (Не трогай моего папу, придурок!), вдруг представилась мне после того, как я прокрутила фразу-пазл во все стороны, заменила первый элемент другим, взятым из другого места из кучи слов на складе в моей голове, поменяла местами два следующих слова и засунула четвертое в виртуальное пространство между ними — во всей ее ясности: эта история невероятная.

— Тебе это точно удобно? — спросила Сесиль, взявшись за ручку двери.

— Конечно. Мне даже приятно, что ты попросила меня сходить сюда с тобой. Я знаю, как важен был для тебя отец и как ты по нему скучаешь.

В то время как я по маме…

Могила была в очень запущенном состоянии. Мы вместе выдернули сорняки, я выбросила осколки цветочного горшка, а Сесиль вытерла пыль и грязь с надгробной плиты.

Когда мы закончили уборку, Сесиль встала перед могилой, соединила руки перед собой и стала молча и сосредоточенно смотреть на нее, едва заметно шевеля губами. Было ясно, что она разговаривает с ним, портретом ее отца — улыбающегося человека с усами и сигаретой, в рубахе и брюках, одна рука спрятана в кармане брюк, а другая тянет за одну из широких подтяжек. Потом Сесиль улыбнулась ему, вздохнула и сказала:

— Твоя мама здесь похоронена?

— Здесь? Ты имеешь в виду, на этом кладбище? Да. В семейном склепе. Там похоронены тетя Мари и бабушка с дедушкой.

— У тебя есть двоюродные братья и сестры?

— Со стороны отца, они живут в Канаде. У тети детей не было, она всегда оставалась с родителями.

Она подошла ко мне и взяла меня за руку:

— Хочешь, сходим на могилу твоей мамы?

Вопрос застал меня врасплох. Потому что я его ждала. Я надеялась его услышать.

— О… Даже не знаю, найду ли я склеп… В последний раз, когда я сюда приходила, мне было семь лет. Когда бабушка с дедушкой погибли в автомобильной катастрофе, мне было четырнадцать, я проводила лето в Англии, папа мне ничего не сказал, в любом случае, мы были не очень близки, и на их похоронах я не присутствовала.

— Я слышала, ты много раз повторяла, что ничего не забываешь…

— В последнее время я научилась забывать… Но давай попробуем.

Я сунула руки в карманы плаща и посмотрела на голубое небо, по которому плыли редкие облака. Было солнечно, но прохладно. На деревьях уже начали появляться почки, я расслабилась и доверилась ногам, которые сами несли меня вперед. Сесиль взяла меня под руку. Тепло ее руки, движения тела, прижавшегося к моему боку, успокаивали и подбадривали меня, и я шла спокойно и решительно по центральной аллее вглубь кладбища, не выпуская из вида высокую колокольню кафедрального собора Турмана. На развилке я свернула направо, и мы пошли по аллее, ровной осью отходившей от высокого шпиля собора. Это был очень высокий шпиль, заостренный и с отверстиями на уровне платформы колоколов, которые издалека были похожи на угольное ушко, странным образом оказавшееся посредине иглы.

Мы шли вперед, а шпиль, казалось, постепенно уходил вдаль за стену в глубине кладбища. Когда его «угольное ушко» скрылось из вида, я остановилась и указала направо, на широкую мраморную темно-зеленую плиту:

— Это здесь.

На стеле было написано: «Семья Мержи».

На надгробном камне были высечены четыре имени.

Камилла Мержи

Луи Мержи

Мари Мержи

Мари-Луиза Мержи

— Твою маму звали Камилла, как певицу, — заметила Сесиль.

— Да, но это почти все, что я о ней знаю.

— Здесь давно не убирали…

Так давно, что никто не прикасался к горшку, прямо под именем моей мамы; у меня ощущение, что он стоит точно на том же месте, где стоял, когда я была здесь в последний раз.

— Этим больше некому заниматься, — сказала я.

— Давай уберем вместе. Это могила твоей мамы.

— Да.

Пока я выдергивала сорняки вокруг плиты, Сесиль передвинула ящик для цветов и горшки, чтобы их вымыть.

— Джинн…

Я подняла голову. Сесиль стояла и держала в руках горшок с увядшим кустиком. Она отошла от плиты и подозвала меня к себе.

— Смотри.