Женский клуб

четвёртый класс (Алька с Ромкой не только знали в этом классе всех поимённо, но и прекрасно были осведомлены, кто из ребят, что из себя представляет, как учится и чем дышит) как ей дали полностью укомплектованный жизнерадостными и не в меру активными выпускниками дружественного их школе центра развития ребёнка, которые всей своей подготовительной группой, воодушевляемые такими же родителями-активистами, готовыми вместе со своими детьми шагать без устали к сияющим вершинам знаний, умений и навыков, первый класс. Куда, разумеется, пользуясь, так сказать служебным положением, она вписала и своего мальчика. Который, к слову, никаких таких новомодных центров не заканчивал, а числился, или по выражению одной из его воспитательниц занимал место в рядовом, ближайшем к дому детском саду, куда действительно ходил редко, по причине частых простудных заболеваний, а также в силу того, что водить его толком было некому; мама не успевала, так как работала в первую смену, а баба Зина, под присмотром которой, он, в основном, и находился, ссылалась на больные ноги. Но это была официальная версия, неофициальная, а значит наиболее соответствующая действительности, заключалась в том, что баба Зина категорически садикам не доверяла. К тому же она считала непростительным грехом при родной бабушке тащить ребёнка в казённый дом, где его неизвестно ещё чем накормят. О чём и заявляла повсеместно и во всеуслышание. Только следила, чтобы поблизости не было матери. Так как та придерживалась диаметрально противоположной точки зрения. Но слишком уж настаивать на своём мать опасалась, чтобы совсем не остаться без помощи, так как на Олю, то бишь, свою мать в этом смысле рассчитывать не приходилось вовсе. Оля, пару лет назад выйдя на пенсию совершенно преобразилась, внешне и внутренне. Создавалось ощущение, что она готовилась к этому долгие годы. Мечтала, вынашивала, лелеяла. А может так оно и было на самом деле. Оля, блестяще окончившая в своё время партийную школу, подвизавшаяся в позднесоветское и последующее смутное время на промежуточных, среднестатистических должностях, выйдя, как говорится на заслуженный отдых, пустилась, по словам отца, во все тяжкие. Одно время примерная выпускница партшколы стала ездить по святым местам, а в коротких промежутках между вояжами сделала три подряд пластических операции. После чего, вступила в гражданский брак с относительно свободным художником Никитой, который был младше её на двенадцать лет. Носилась с ним и со своим новым, вдохновенно-отчуждённым лицом не только по области, но и всей стране, заводя полезные знакомства и помогая своему безмерно талантливому, но скромному молодому человеку организовывать выставки и осваивать, в режиме ожидания достойных предложений, другой попутный сегмент дополнительного заработка, как-то: частные уроки, декораторская подработка, мелкие заказы на портретную живопись местечковых депутатов и бизнесменов. С появлением в новой Олиной жизни бородатого Никиты с печальными и мудрыми глазами православного мученика, святые места уступили место Дубаям, Таиланду и шенгенской визе.

Так что в разговоре с бабой Зиной, мама ограничивалась небольшим спичем в пользу дошкольного воспитания, значимости социализации и духа коллективизма. Баба Зина во время таких мини-лекций заметно грустнела, и в ответ недовольно бормотала:

– Вот помру я, тогда и делайте, что хотите.