Женский клуб

Бекки нервно захихикала и хотела было потрепать Ширу по голове, но та отпихнула руку матери.

– Оставь меня в покое, – прошипела она, и Бекки опустила глаза: вечно она все делала и говорила невпопад.

Желая сгладить неловкость, Мими посмотрела на часы.

– Уже вот-вот должны вернуться раввин с Йосефом.

Служба в синагоге в тот вечер задержалась: в городе гостили родители кантора, и он, наверное, решил блеснуть в их честь. Когда раввин и Йосеф наконец появились, их уже совсем заждались. Мими представила раввина Бат-Шеве, и тот кивнул, почти не глядя. Он не был недружелюбным, просто он такой, и особенно с женщинами: немножко скованный, немножко резкий. Йосеф стоял чуть позади, и Мими подошла поцеловать его в щеку.

– Хорошей субботы, – произнесла она, оглядела его темные волосы, белоснежную рубашку и вся засветилась от гордости. – Ты уже знаком с Бат-Шевой и Аялой?

Не успел он ответить, как Бат-Шева вставила:

– Рада снова встретиться, Йосеф. – Она повернулась к Мими: – Йосеф был очень приветлив со мной, когда я только приехала.

Йосеф так явно смутился, что миссис Леви едва могла это вынести.

– Такой уж он, наш Йосеф, – сказала она, надеясь хоть немного разрядить обстановку.

– Так и есть. – Мими положила руку на плечо Йосефа. – Мы им очень гордимся.

Миссис Леви огляделась: теперь уже все собрались к ужину, и оставаться дольше было невежливо.

– Ну вот, пришло время мне вас покинуть, – объявила она. – Ирвинг, наверное, уже вернулся из синагоги и думает-гадает, куда это я сбежала.

Мими пошла проводить ее до двери, и миссис Леви крикнула напоследок, как приятно было повидать Бат-Шеву и наконец нормально поговорить – вместо вечных коротких «здрасьте», которыми они обменивались, когда та приводила Аялу. Она поблагодарила Мими за гостеприимство – все, как всегда, чудесно, – потом дверь захлопнулась, и миссис Леви осталась снаружи, а Бат-Шева – внутри.

Мими пригласила всех к столу. С наступлением шабата комната преобразилась. На безупречно белой скатерти сияла белая фарфоровая посуда. На буфете стояли доставшиеся Мими от прабабушки серебряные подсвечники с тремя зажженными свечами, по одной для каждого члена их маленького семейства. Кидушный бокал был наполнен вином, халы покрыты салфеткой, и нож для хлеба лежал наготове. Мы все любили бывать здесь на шабат; именно так и надо было его встречать. Хотя мы тоже зажигали свечи и старательно накрывали стол, в доме Мими, казалось, все больше отмечено святостью, как будто они жили немножко ближе к небесам.

Но в этот раз у Бекки не получалось проникнуться правильным настроением, не получалось дать духу шабата омыть ее и унести прочь все заботы недели. Они пробрались за ней прямиком в субботу. С Широй было трудно как никогда. Что бы ни делала, ни говорила Бекки, все выходило не так. Вот, например, здесь она попыталась подтолкнуть Ширу поближе к Йосефу, чтобы потом она и за столом оказалась рядом, – так в юности всегда поступала сама Бекки. Но Шира лишь передернула плечами и фыркнула в ответ.

Все стали рассаживаться, и, как нарочно, Бат-Шева очутилась прямо напротив Йосефа и рядом с Мими, там, где должна бы сидеть Шира. Когда запели Шалом алейхем, Бекки наблюдала за Бат-Шевой, которая, сосредоточенно закрыв глаза, раскачивалась взад-вперед. Аяла стояла подле нее, не раскачивалась, не пела, но внимательно всех изучала. Бекки могла поручиться, что девочку смущает эта истовость. Скривившись, она с любопытством огляделась: заметил ли еще кто-нибудь поведение Бат-Шевы? Но все самозабвенно распевали Эшет хаиль и слушали, как раввин произносит кидуш.

Когда Мими поднялась принести еду, Бат-Шева тоже начала было вставать, но Мими жестом показала ей сесть обратно: она любила делать это сама, так было быстрее.

– Тогда я помогу потом убрать со стола, – сказала Бат-Шева.

Бекки раздражало, что Бат-Шева опередила ее, но она тоже послушно села на свое место. Лучше не оставлять Бат-Шеву наедине с раввином и Йосефом. Не то чтобы непременно что-то произойдет, но и рисковать ни к чему.

Йосеф, потупившись, глядел в тарелку. Ему так легко было беседовать с Бат-Шевой в синагоге, но перед отцом – совсем другое дело. Шира сидела, уставясь в никуда; Бекки представить не могла, о чем она думает. Бат-Шева тоже молчала, и в затянувшейся тишине раввин понял, что вести разговор придется ему.

– Как вы находите Мемфис? – спросил он Бат-Шеву.

– Нам тут очень нравится, да, Аяла? Все так замечательно к нам относятся, особенно к Аяле.

– Никогда не забуду день, когда мы приехали сюда, уже почти тридцать лет назад, – сказал раввин. – У дома нас ждали десять женщин с таким количеством еды, что хватило бы на месяц. И то же самое повторилось, когда родился Йосеф. Люди здесь гордятся своим гостеприимством.

– Не просто же так нас называют Южным Иерусалимом, – вставила Бекки. Ее мать была одной из тех десяти женщин у дома раввина, и она этим очень гордилась.

– Как прекрасно! – воскликнула Бат-Шева и рассмеялась. – Южный Иерусалим.

На случай, если в этом был сарказм, Бекки бросилась защищаться.