Женский клуб

– Иногда. Но я всю жизнь не чувствовала себя собой. Скорее, душой, родившейся в чужом теле. В религии ты обретаешь связь с традицией, которой тысячи и тысячи лет. Ты всегда будешь частью чего-то большего. Вот представьте: если бы можно было прямо сейчас все это бросить, вы уверены, что согласились бы? Какое-то время вам будет интересно, но вам не кажется, что потом вы все же ощутите, что потеряли нечто особенное?

Они кивнули, словно понимали, о чем она, и по дороге домой все еще обдумывали ее слова. Порой наши девочки казались такими юными и ранимыми, что мы не могли вообразить их в самостоятельном плавании. А порой являли такую мудрость, будто видели и понимали куда больше нас. С тех пор как они вошли в подростковый возраст, мы безуспешно пытались понять, о чем они думают. В их мрачных недовольных лицах мы пытались уловить отголоски времен, когда они были маленькими и счастливыми. Мы видели, как им неспокойно, когда они возвращались из школы, когда очередной раз брались подработать нянями в субботу вечером. Мы знали, что они мечтают о фильмах 17+, которые втайне от нас брали напрокат. Видели, как зачитываются журналом «Seventeen Magazine» и отвечают на опросы, кто из мальчиков (футболистов, президентов школьного совета, панк-рокеров) им больше подходит; экспериментируют с макияжем, чтобы стопроцентно привлечь его внимание; грезят о платьях на выпускной, которого никогда не будет в их школе.

Даже на фоне других еврейских, но неортодоксальных детей в Мемфисе они были аномалией, меньшинством среди меньшинства. В городах, где ортодоксальные общины больше, можно было всю жизнь прожить в кругу единомышленников. В еврейских школах Нью-Йорка у старшеклассников ешивы имелись собственные баскетбольные лиги и по сотне ребят в каждой возрастной группе. Мемфис был слишком мал для такого; у нас был один Еврейский общинный центр – в нем собирались все евреи города: консервативные, реформисты, даже едва имеющие отношение к еврейству. Порой мы ходили послушать чье-нибудь выступление, наши дети играли за спортивные команды, младшие ездили в летний лагерь. Но наши дочери тосковали о чем-то неизведанном, что находилось бы за пределами группки из двадцати девочек на всю школу, и мы очень опасались, что они будут слишком много общаться с нерелигиозными подростками.

В какой-то год Хадасса Бернер записалась в секцию баскетбола при Еврейском общинном центре. Все остальные девочки там были из неортодоксальных и ходили в одну школу, поэтому Хадасса чувствовала себя не в своей тарелке. Да еще и мать запретила ей заниматься в шортах, но все же сдалась и разрешила тренировочные штаны (Хадасса сказала, что уж лучше не будет вообще ходить, чем играть в юбке). И все равно она без конца отвечала на вопросы: «Тебе не жарко?» или «Почему ты не наденешь шорты?» Поначалу она бормотала что-то вроде: «Мне и так хорошо, я легко мерзну». Но девочки не унимались, а Хадасса слишком стеснялась сказать правду и в результате просто ушла из команды. Может, взрослый и ответил бы гордо и без обиняков, но для подростка быть не как все невыносимо.

Мы вспоминали себя в их возрасте, ужасную неловкость от того, что выделяешься, мучительный стыд, что не можешь слиться с толпой. А ведь тогда еще было полегче. Многие из нас учились в государственной школе, и потому нас объединял сам факт еврейства, независимо от степени религиозности. Нам разрешили вступить в молодежную группу Бней Брит; родители были счастливы, что хоть друзья у нас будут евреи. Ортодоксальный мир был менее строгим. Сладкие батончики, которые у нас считались кошерными, теперь запрещались; наши тогдашние танцы в синагоге теперь считались предосудительными. И это не только в Мемфисе. Весь ортодоксальный мир сделал серьезный шаг вправо, и мы, как партнеры в танце, послушно двинулись следом.

И все равно нам приходилось постоянно объясняться, говорить: нет, мы не можем прийти на баскетбольный матч в пятницу, нет, мы не будем посещать школу в праздники, о которых большинство евреев даже не слышало. Рэйчел Энн Беркович помнила, как однажды, лет в шестнадцать, отправилась на барбекю со сверстниками. Она заранее заказала кошерный хот-дог, чтобы не выделяться. Пока все разбирали некошерные, Рэйчел Энн толклась рядом, стараясь не привлекать к себе внимание. Но когда народ расселся с тарелками хот-догов, картофельного салата и соленых огурцов, организатор выкрикнул: «Чей кошерный хот-дог?», подняв над головой булочку с сосиской. Рэйчел Энн хотела провалиться сквозь землю, там же и немедленно.