Женский клуб

Шира попрощалась с Бат-Шевой и отправилась на урок, оставив их с Йохевед вдвоем. Та старалась быть любезной с Бат-Шевой, но у них едва ли было что-то общее. Йохевед казалось, что Бат-Шева, хоть и старше всего на несколько лет, по части жизненного опыта обогнала ее на годы вперед. И потому Йохевед всегда напрягалась в присутствии Бат-Шевы, побаиваясь, что та станет над ней смеяться. К тому же у Йохевед создавалось ощущение, что ее отодвинули. Ведь это она должна быть девочкам ближе всех, должна быть им примером. Она уехала из Нью-Йорка, потому что здесь было ее место. Йохевед думала, здесь ее будут ценить, не то что в Нью-Йорке, где она всего лишь очередная мечтающая выйти замуж женщина под тридцать. Но теперь все только и говорили о том, как девочки обожают Бат-Шеву; Йохевед опять обошли вниманием.

– Ох уж эти девочки, – покачала головой она. – И что нам с ними делать?

– Просто у них трудный период. Тяжело учиться в такой маленькой школе, – сказала Бат-Шева.

Опасаясь, что страх насмешки вот-вот оправдается, Йохевед принялась уверять, что не имела в виду ничего дурного, и поспешила вон из комнаты, теперь уже опаздывая на собственный урок.

Чем больше времени девочки проводили с Бат-Шевой, тем заметнее становились происходившие с ними перемены. Рэйчел Энн Беркович рассказала, что Авива стала охотнее помогать на кухне – не принималась отнекиваться, когда ее просили вытереть посуду. Рут Бернер была поражена, что Хадасса без всяких напоминаний сама молилась в воскресенье утром. Нехама Шейнберг подумывала поехать на год в Израиль после школы, хотя всего пару месяцев назад даже слышать про это не хотела. Да и Шира как будто успокоилась. Стала приходить на уроки вовремя, меньше прогуливать. Даже ходила в синагогу в субботу утром, хотя последние месяцы непременно просыпала. Мы были довольны такими переменами и уповали на то, что Бат-Шева все же окажет на них благотворное влияние. Мы души не чаяли в Йохевед Абрахам, но у девочек с ней не сложилось. Сами мы бы, конечно, не выбрали Бат-Шеву образцом для подражания, но пути Господни неисповедимы, и мало ли, может, она и впрямь была ниспослана нам, чтобы спасти наших дочерей.

8

С наступлением осени наша жизнь завертелась вокруг приближавшихся праздников. Они надвигались целой лавиной: сначала Рош га-Шана, еще через десять дней Йом Кипур, а вскоре вслед за ним и Суккот.

Обычно на Рош га-Шана все сводилось к стряпне и подготовке, но в этом году праздник выдался совсем иным. Бат-Шева первой из женщин появилась в синагоге, и, когда мы пришли, она уже вовсю молилась. Она раскачивалась взад-вперед, прикрыв глаза. Глядя на нее, мы тоже стали усерднее молиться. Вместо того чтобы воображать Всевышнего где-то далеко на небесах, мы увидели его среди нас. Мы уже начали уставать, ноги тяжелели, и тут кантор запел главную молитву. Музыка всколыхнулась где-то глубоко внутри и устремилась ввысь через наши сердца: «На Рош га-Шана пишется, на Йом-Кипур запечатывается, сколь многие покинут этот мир и сколь многие родятся в этом мире, кто будет жить и кто умрет, кто прожил предел своих лет и кто погибнет в огне и в воде. Но раскаяние, молитва и добрые дела могут смягчить жестокость приговора». Если нам был уготован плохой приговор, мы молились о том, чтобы его заменили на хороший. Макая яблоки в мед и чувствуя сладость во рту, мы молились о сладком годе для наших семей и нашей общины.

После полудня мы собрались, чтобы совершить ташлих – символически бросить наши грехи в воду. Миссисипи была слишком далеко, поэтому мы пришли к мелкому ручейку, бежавшему к реке через двор Шайовицев. Мы встали у него и прочитали молитву: «Он опять явит нам сострадание; Он растопчет наши беззакония. И Ты бросишь в глубины моря все их грехи». Мы отламывали кусочки хлеба, символизировавшие наши грехи, и кидали их в воду. Любовь к сплетням миссис Леви смешалась с неумением Хелен Шайовиц сосредоточиться во время молитвы, со склонностью Ципоры Ньюбергер поспешно судить о людях, с неподобающими мыслями Бекки Фельдман и тайной слабостью Джослин Шанцер к креветочному салату. Вскоре ручей стал белым от крошек, и мы представляли, как течение уносит наши грехи в открытое море.

На Йом Кипур мы начали поститься, всё еще сытые предыдущей трапезой, последней перед следующими двадцатью пятью часами. Мы стояли перед Господом, единый народ. Мы были одеты в белые платья, на головах белые шляпы и белые шарфы. Наши мужья были в простых белых одеяниях, в которых стояли с нами под свадебной хупой и в которых мы хоронили умерших. Мы одевались так, чтобы показать чистоту наших помыслов, чистоту, которую мы надеялись обрести в наступающем году. Мы оглядывали синагогу, разлившуюся белоснежным морем, и это было словно видение рая.