Романтическая эпоха, когда ревность, въ качеств сильной страсти, порождающей эффектныя эмоціи, была особенно въ чести, прославляемая, какъ чувство, хотя мрачно-губительное, но прекрасное благородное, навязала потомству предразсудки эти съ необычайною прочностью. Я зналъ и знаю весьма многихъ мужчинъ, совсмъ не ревнивыхъ по существу, которые искренно стыдились отсутствія въ нихъ этой способности и — за неимніемъ гербовой, писали на простой: играли въ ревность, притворялись ревнивцами, при чемъ инымъ удавалось и въ самомъ дл уврить себя, будто они ревнивы. Уврить не только до громкихъ и страшныхъ словъ, но и до нкоторыхъ дяній даже уголовнаго характера, въ которыхъ потомъ они мало, что горько раскаивались, но и прямо и откровенно обвиняли себя: сдуру сдлалъ! самъ не знаю, зачмъ! Предразсудокъ о «порядочности» ревности создаетъ весьма частое театральничанье ревностью. Имъ полны романы мальчишекъ, — «на зар туманной юности». Боже мой! да кто же изъ насъ не вспомнитъ, какъ въ 18–20 лтъ онъ гримировался Отелло предъ какою-нибудь Анною, Марьею, Лидіей, Клавдіей и т. д. Простите за опять субъективные «реминисансы». Я, напримръ, впервые въ жизни очутился въ Петербург, на двадцатомъ году жизни, потому что жестокая «она» вышла замужъ за военнаго офицера, и я всеконечно не могъ! не могъ!! не могъ!!! оставаться съ «нею» въ одномъ город, дышать однимъ воздухомъ… И я ухалъ въ Петербургъ, разыгравъ такія сцены отчаянія, что просто Сальвини вс пальчики перецловалъ бы, a главное, и самого себя стараясь держать въ глубокомъ убжденіи, что я дйствительно несчастенъ, и жизнь моя разбита, и вс свтила потускли, и вс радуги померкли. И ужасно злился на себя, когда, сквозь это театральничавье, вдругъ начинали мелькать настоящія-то молодыя мысли: — A хорошо въ Петербург будетъ въ театръ сходить, Савину посмотрть! a улицы-то, говорятъ, въ Петербург чястыя, a дома-то огромные! «Мднаго всадника» увижу, Эрмитажъ. Славно!.. И старался хмуриться еще мрачне, дабы окружающіе не замтили паденія барометра моихъ чувствъ и не умрили, въ соотвтственномъ отвошеніи своего ко мн сочувствія. Но въ вагон, едва поздъ двинулся, мн вдругъ стало такъ мило и весело, что я ду въ Петербургъ, что я чуть-чуть не подскакивалъ на скамъ… Объ «измнниц«и по дорог, и въ Питер я ни разу не вспомнилъ, провелъ время самымъ счастливымъ и утшительнымъ образомъ, а, вернувшись въ Москву, едва не привалился на экзамен по римскому праву y Боголпова и, зубря лекціи, со злостью думалъ:
— Очень нужно было ломаться и весь этотъ глупый романъ разыгрывать: лучше бы въ университетъ ходилъ… Долби теперь на спхъ! удивительное удовольствіе!