Женское нестроение

— Да это не профессіоналки, это гастролерши, — возразила Назарьева, — он пишутъ полтора раза въ годъ и не отъ литературы получаютъ главныя средства къ жизни. Ахъ, если бы я имла возможность прожить нсколько лтъ, не нуждаясь въ литературномъ заработк, разсматривая его, лишь какъ прибавку къ доходу! Поврьте, что и я сумла бы отшлифовать нсколько повстей и разсказовъ, посл которыхъ строка моя ужъ, конечно, не въ пятачокъ бы цнилась. Вы посмотрите: какъ много изъ насъ, женщинъ, блистательно начинаютъ, и какъ мало хорошо продолжаютъ и кончаютъ. Это потому, что обыкновенно начинаемъ-то мы еще спокойными, сытыми дилеттантками, либо съ жалованьемъ супруга, либо съ попечительными папашею и мамашею за спиною, a продолжать-то и кончать приходится уже нищими профессіоналками, трепещущими за кусокъ хлба, изнывающими въ роковой конкурренціи и между собою, и съ мужскимъ трудомъ. Дама-писательница! дама-романистка! Сколько насмшекъ, сколько обиднаго снисхожденія!.. Тяжело, A. В.! И — что удивительнаго, если многія изъ насъ на корню вянутъ, a бываютъ и такія, что, стараясь облегчить себ трудъ, перерабатываются въ авантюристокъ печати, плагіаторшъ подъ шумокъ и т. д. Виновны, но заслуживаютъ снисхожденія. Не будемъ называть именъ, но одна изъ моихъ коллегъ, напр., чуть не половину раз сказовъ Мопассана передлала на русскіе нравы подъ своимъ именемъ. Переутомленная голова не работаетъ, сюжетовъ нтъ, a сть надо, и башмаки рваные: достань двадцать рублей, откуда хочешь, — стало быть, четыреста строкъ хоть роди да подай. Ну, и пошла переряживать «Mademoiselle Fifi» въ «Поручика Фифкина», a «Maison Tellier» въ «Заведеніе купчихи Телкиной». Снесетъ эти лохмотья въ какое-нибудь журнальное захолустье поневжественне, — точно перекрашенную собаку на рынокъ сведетъ. Получитъ деньги, — рада. A напечатаютъ разсказъ, — трясется недли дв, ни жива, ни мертва: уличатъ въ плагіат или нтъ? Господи! помоги, чтобы не уличили!.. Вотъ какой проклятый хлбъ! А Ю. — Капитолина Валерьяновна назвала очень извстное имя, — какія художественныя вещи привезла она съ собою, когда только что появилась въ Петербург изъ провинціи! Вдь ей Салтыковъ рукоплескалъ, Михайловскій пророчилъ, что она русскою Жоржъ-Зандъ будетъ. И что же теперь? Выбрасывала-выбрасывала строки, какъ машина, и дописалась до того, что даже русскую грамоту позабыла, слогъ потеряла, пишетъ: «Проходя мимо деревни, острые глаза незнакомца обрли въ расщелин мстности прелестную голубоглазую блондинку съ черными, какъ смоль, волосами»…

Надо отдать справедливость самой К. В.: при всемъ ужасномъ, каторжномъ, можно сказать, многописаніи своемъ, она сберегла и слогъ, и технику сочинительства — въ гораздо большей мр, чмъ большинство ея товарокъ по ремеслу. Недостатками ея работъ были вялый, шаблонный объективизмъ, отсутствіе нерва, личной возбудимости темою, что накладывало на ея статьи оттнокъ тусклости и трафаретной прямолинейности. Не было новизны, свжести чувства, искренней находчивости, красокъ, изобртательности, образности. Читаешь ее; бывало: выражаетъ она радость, скорбь, негодованіе, — и все, какъ будто, не сама она это радуется, негодуетъ, но только справясь въ кодекс литературныхъ приличій, повторяетъ оттуда наизусть исконную формулу радости, скорби, негодованія, въ данномъ случа принятую и давностью освященную. Беллетристка въ К. В. пропала несомннно очень хорошая. Даже при проклятыхъ условіяхъ made in Grermany, ея романы, написанные красиво, осмысленно, безъ вычуръ декадентства, въ мягкихъ акварельныхъ тонахъ, читались среднею публикою не только съ занимательностью, но и съ пользою. Въ нихъ дрожали, хотя и слабымъ, но постояннымъ отраженіемъ, свтлые лучи шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, — перо Назарьевой не осквернилось проповдью эгоистическаго «сверхчеловчества», сословной и расовой ненависти, сочувствіемъ мракобсію и грубой сил. Это была труженица скромная, но честная, гуманная. Миръ ея праху!.. Вчный покой ея бднымъ, усталымъ надъ бумагою глазамъ! Вчный покой этому грустному и боязливому взору работницы неудачницы, которой вся жизнь была сплошною борьбою за существованіе, которая всю жизнь, изнемогая, катила въ гору Сизифовъ камень, и наконецъ онъ все-таки сбросилъ бднягу подъ гору въ раннюю могилу, раздавилъ ее и накрылъ, какъ грозно-насмшливый памятникъ въ честь скорбей и печалей, переживаемыхъ русскимъ женскимъ трудомъ.

О ревности

1

Убійство въ Царскомъ Сел баронессою Врангель сестры своей, Чернобаевскій процессъ въ Москв и рчи и ходатайства женскаго конгресса въ Париж заставили печать и общество снова разговориться на тему о ревности, мирно спавшую въ архив чуть ли не со временъ «Крейцеровой сонаты».