Женское нестроение

Можно съ увренностью предсказать, что, по крайней мр, треть изъ нын отвергнутыхъ высшимъ образованіемъ двушекъ погибла для него навсегда и уже никогда не придетъ вновь стучаться въ его ворота. Не по нежеланію, a по невозможности. Одн — потому, что падутъ духомъ отъ неудачи: стало быть, молъ, судьба моя такая! Другія — потому, что non bis in idem: однажды удалось побдить семью, a — въ другой разъ удастся ли, бабушка очень надвое говорила; да и нтъ силы для новой войны: и душа, и нервы поистратились, и смлость не та — особенно, посл пораженія-то y дверей института… Ибо — какъ вы думаете? — мало ли теперь на Руси семей, гд идетъ систематическое пиленіе неудачницъ:

— Что, молъ, ученая? Обожглась? То-то! Вишь чего захотла — умне родни быть! Какъ же! Не видали въ Питер такихъ! Вотъ и оборвалась, Полно дурить-то! Какая тамъ медицина? Выходи-ка лучше замужъ, благо Елпидифоръ Истукаріевичъ длаетъ теб честь — сватается. Прекраснйшій человкъ… и свжій какой: никто и не подумаетъ, что ему шестидесятый годъ, и онъ тридцать пять лтъ на служб! Выходи, Машенька, утшь насъ! По крайности, мать, отца успокоишь на старости лтъ и сама гнздо совьешь… Ахъ, хорошо свое гнздо!

Иной фанатикъ просвщенія, пожалуй, скажетъ:

— Что же длать? Отпадутъ, такъ и пусть отпадаютъ! Уходомъ своимъ он докажутъ только, что не серьезно и не глубоко рвались къ просвщенію и были бы въ области его лишь посредственными ремесленницами, малодушною чернью. Истинно вдохновенныя труженицы, женщины призванія, не полнятся приходить къ дверямъ института съ благородною настойчивостью изъ года въ годъ до тхъ поръ, пока не отверзется имъ. И, конечно, то будетъ цвтъ русскаго женскаго общества, избранницы, героини. А — что касается малодушной черни, такъ жалть ли, если она отхлынетъ отъ науки? Пусть ее себ сидитъ дома и прядетъ шерсть, къ удовольствію родителей, супруговъ, чадъ и домочадцевъ: коли это она предпочла тому, — тутъ, значить, и ея призваніе!

A по-моему, въ томъ-то и горе, что мы лишаемся этой «малодушной черни». Нужна она, чернь-то. Русская наука, русское образованіе ужасно аристократично по резулътатамъ: оно все создаетъ либо дирижеровъ, либо первыя скрипки, a оркестра-то y него и нту. Человкъ съ высшимъ образованіемъ въ Россіи — существо, возвышенное надъ общимъ уровнемъ, отмченное, во мнніи нашемъ, не только правомъ, но и обязанностью идти прямехонько ad astra, покуда силъ хватитъ. Такой взглядъ длаетъ честь нашему уважительному отношенію къ высшему образованію, но, въ практической сущности дла, онъ лишь подчеркиваетъ недостаточность его распространенія въ сред нашей. Не то истинное просвщеніе края, когда въ столицахъ его, какъ въ центральныхъ фокусахъ знанія, можно найти геніальныхъ врачей въ род Боткина, Захарьина, — но то, когда въ любомъ захолусть, въ случа недуга, вы найдете просто врача, чернорабочаго, но знающаго, опытнаго, дешеваго. Изъ героевъ, избранниковъ, вдохновляемыхъ призваніемъ, какъ выходили, такъ и будутъ выходить Захарьины и Боткины; a добросовстно практикующую, ремесленно медицинскую чернь — чернь и выдляетъ: чернь учащаяся, которая зубритъ лекціи да выдерживаетъ скучныя испытанія, утшая себя, что не боги же горшки обжигаютъ, авось выучуесь и себ на прокормъ и добрымъ людямъ на пользу.

Намъ, въ Россіи, по громадному ея пространству и населенію, медицинскіе чернорабочіе столь же необходимы, какъ Боткины и Захарьины, если еще не въ большей мр. A чернорабочія и того необходиме. Русская глушь ждетъ женской врачебной помощи жарче, чмъ всякой иной. За послдніе годы въ деревн, я неоднократно убждался, что крестьянство наше относится гораздо съ большимъ довріемъ къ медицинской помощи, исходящей отъ женщины, чмъ къ врачебнымъ познаніямъ мужчины. Врачъ для него прежде всего — чиновникъ, ваше благородіе: женщина-врачъ — тоже прежде всего — «болзная» лечащая барыня, съ которою можно попросту и по душамъ. Мн разсказывали и читать приходилось, будто въ иныхъ мстяностяхъ крестьяне женщинъ-врачей принимали дурно, не хотли y нихъ лечиться. Я думаю, что въ такихъ случаяхъ скоре всего сами женщины-врачи были виноваты, не сумвъ сразу поладить съ крестьянами, подчинить ихъ своему авторитету. Какъ можетъ крестьянинъ «принципіально» протестовать противъ женщинъ-врачей, когда любая помщица или дачница, балующаяся медициною, какъ любительница, по Флоринскому, — стоитъ ей удачно помочь хоть одному недужному, — быстро отбиваетъ больныхъ y докторовъ и фельдшеровъ земскихъ станцій? A женскія болзни, которыя деревенская баба несетъ къ доктору разв лишь посл того, какъ вовсе не стало мочи терпть, и продланы надъ несчастною уже вс знахарскія изуврства, ожесточившія и обострившія недугъ, и безъ того тяжкій? A нашъ мусульманскій Востокъ съ его гинекеями? A еврейство? A раскольничій міръ?