Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Первоначально этот механизм принял вид «комиссий по агитации и пропаганде среди работниц». Понятие «комиссия» означает ad hoc организацию, прикрепленную к постоянным партийным органам, а слово «работница» стало стилизованным обозначением всех работавших женщин, вне зависимости от их общественного положения. Возглавляемая Арманд, Коллонтай и Мойровой Центральная комиссия создала свои отделения на низших партийных уровнях. Материалы, собранные Емельяновой в провинциальных архивах партии, указывают, что медленному и утомительному процессу учреждения женских комиссий зачастую препятствовало сопротивление этой идее со стороны местного населения. Однако этот проект получил одобрение на VIII съезде партии (1919). Позднее комиссия была реорганизована в отдел по работе среди женщин (Женотдел) ЦК, повысив тем самым ее статус. Первой заведующей Женотдела стала Инесса Арманд, сохранявшая этот пост вплоть до своей смерти в 1920 г. Используя методы, разработанные в ходе революции, Арманд со своим московским штатом создала сеть местных женотделов, в которые вошли члены партии и добровольцы, известные как «женорганизаторы». Вся система женских отделов в совокупности называлась Женотдел[679].

Во время Гражданской войны Арманд использовала Женотдел для мобилизации женщин в помощь Красной Армии и новой власти. Группы пропагандистов, наподобие тех, что возглавлялись Крупской и Коллонтай, в агитпоездах и на агитпароходах добирались до областей, занятых красными, останавливались в отдаленных деревнях, чтобы «попотчевать» местное население плакатами, песнями и плясками, а также своими выступлениями. Знаменитая «Наташа» (К. И. Самойлова), которую русские женщины с любовью называли «наша мама», плавала вверх-вниз по Волге, выступая с палубы «Красной Звезды» с просьбой о поддержке советской власти и обещаниями освобождения. В одной из таких поездок она умерла от холеры. На местном уровне проводились «субботники» и «дни раненых красноармейцев» с целью вовлечения прежде пассивных женщин в такие виды работ, как шитье нижнего белья, уход за солдатами. Однако процесс этот шел весьма медленно. Иногда партия использовала работниц Женотдела для таких мероприятий, как распределение пищи, забота о детях и сиротах, борьба с безграмотностью и суевериями — то есть в тех сферах деятельности, которые по сути являлись советскими эквивалентами Küche, Kinder, Kirche[680]. Арманд работала до изнеможения по 14–16 часов в день. Партия отправила ее для отдыха на Кавказ, но там осенью 1920 г. она заболела холерой и умерла[681].

На ее место была назначена Коллонтай. В 1918 г. ее обошли, не предложив ей этот пост, вероятно, только из-за уверенности со стороны руководства партии, и особенно Ленина в надежности и преданности Арманд. Отдельно друг от друга до революции и вместе после нее, Коллонтай и Арманд помогали женскому движению оформляться; кроме того, они придерживались одинаковых взглядов и на проблему женского освобождения[682]. Коллонтай никогда не выступала в защиту самостоятельного «феминистского» движения в рамках партии или вне ее, она даже надеялась искоренить некоторые чисто «женские» черты работы Женотдела (например «женские страницы» в партийных газетах). Однако она в равной степени сопротивлялась любым предложениям о ликвидации самого Женотдела. Отличительными чертами русских женщин, считала Коллонтай, были пассивность и отсутствие самосознания. Она говорила Эмме Голдман (отклонившей ее приглашение работать в Женотделе), что женщины «невежественны в отношении простейших жизненных принципов, физических или каких-либо иных, а также в отношении своих собственных функций в качестве матерей и граждан». Поэтому необходимо было настойчиво повышать уровень сознания этих женщин и по-особому решать специфические женские проблемы, например защиты материнства. Но это, говорила она, не был феминизм[683].

Коллонтай была права. Это не был феминизм, по крайней мере, не в том смысле, в котором это слово тогда понималось. С 1848 по 1920 г. феминистское движение Западной Европы и Америки краеугольным камнем эмансипации считало право голоса. После его достижения ни одно феминистское движение на Западе, вплоть до недавних лет, не предпринимало каких-либо дальнейших шагов по реализации программы экономического или сексуального освобождения, и в еще меньшей степени оно принимало участие в массовом движении за освобождение работниц или национальных меньшинств. «Феминизм» большевиков пересмотрел повестку дня западного феминизма. Для последнего политическая эмансипация являлась конечной целью, а для первого — это было лишь началом.