Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

В соответствии с организационной структурой, провинциальные женотделы состояли из восьми человек, работавших полную неделю. Поскольку же пятеро из них заседали в центре, это означало, что на три провинциальных округа приходился один «женорг». Более того, исследование Б. Ставракис показывает, что Женотдел, как и большинство аналогичных партийных организаций, страдал от нехватки кадров, денежных средств, пересечения сфер полномочий и поверхностного отношения к работе на низшем уровне. Наиболее сильное сопротивление деятельности Женотдела оказывалось в деревнях и неславянских пограничных районах. Украинская активистка Киселева прошла несколько километров от райкомовской штаб-квартиры до маленькой деревушки Срипаи, чтобы собрать женщин в избе-читальне и попытаться их организовать. Мужское население деревни окружило избу, выкрикивая: «Мы вас убьем, если вы будете трогать наших женщин». В Чигиринском районе за один год «бандитами» были убиты три сотрудницы Женотдела. С началом коллективизации украинским активисткам пришлось опровергать слухи о том, что в колхозах мужчины будут «распределять» между собой молодых женщин, а из старых варить мыло. Повсеместно мужчины (неизменно называемые в литературе «кулаками») сопротивлялись попыткам Женотдела втянуть их жен в политику[699].

Огромные трудности заключала в себе работа Женотдела среди «восточных» женщин. Съезды Коллонтай были всего лишь началом. Эти женщины могли едва лишь намекнуть (да и то, только после настойчивых просьб) на жизнь, которой они жили при традиционном порядке. «Мы были молчаливыми рабынями, — говорила одна из них, — мы были вынуждены прятаться в своих комнатах и раболепствовать перед нашими мужьями, которые были нашими господами». Другая рассказывала Кларе Цеткин, которая в начале 1920-х гг. инспектировала деятельность Женотдела на Кавказе, находясь там на лечении: «Наши отцы продавали нас в десятилетнем возрасте, и даже еще раньше. Наш муж бил нас палкой и стегал кнутом, когда ему этого хотелось. И если он хотел, чтобы мы замерли, мы замирали. Наших дочерей, нашу радость и помощниц по дому, он продавал также, как в свое время продали нас самих». Испытывая недостаток в местных большевистских кадрах, Женотдел направил для работы в этом регионе русских революционерок и педагогов. Типичной женотделовкой была Надежда Колесникова — опытная пропагандистка и дочь одного из легендарных 26 Бакинских комиссаров. Другой была Ольга Чулкова — бестужевка, библиотекарь и учительница, которая работала в Женотделе Сухуми и пыталась организовать женщин Абхазии. Женотделовские активистки отправились в горные аулы и агитировали никогда не покидавших своих родных селений женщин приехать в Сухуми. Некоторые из них были отправлены в Москву для учебы, остальные вернулись в горы и стали создавать там дневные ясли[700].

Как отмечала Ставракис, отсутствие местных большевичек, языковые проблемы, размеры территории, преобладание неграмотных женщин, конфессиональное многообразие, незначительное влияние коммунистов в некоторых областях и, главное, крайняя враждебность со стороны мужчин заставили руководительниц женотделов приспосабливать методы работы к местной ситуации. Эти методы были весьма разнообразны: тайные посещения женщин, встречи в банях, создание артелей и «женских клубов» — то есть общественных организаций для повышения уровня политического сознания. В Батуми в женском клубе сперва выступали мужчины, пока не встала первая женщина и не сорвала с себя чадру; в Баку клуб насчитывал несколько тысяч членов и стал для женщин школой, церковью, центром общения, заменив собой базар. Активистки Женотдела появлялись в таких местах, где никогда прежде не видели горожан. В Центральной Азии они кочевали по степи на импровизированных транспортных средствах, останавливались в аулах, читая лекции с использованием движущихся картинок «волшебного фонаря» (как это делали в 1890-х гг. в Петербурге учительницы воскресных школ), изображавших мусульманку, которая отказалась выйти замуж за купившего ее старика[701].