Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Но основные нападки Ленин направил на теоретическое обоснование такого поведения — так называемую теорию «стакана воды». «Вы должны знать из известной теории, — говорил он Цеткин, — что в коммунистическом обществе удовлетворение сексуальных желаний, любви будет таким же простым и незначительным делом, как выпить стакан воды. Эта теория „стакана воды“ свела нашу молодежь с ума. Она оказалась пагубной для многих молодых людей и девушек. Ее приверженцы утверждают, что она марксистская». Поскольку Ленин не указал происхождение этой «известной теории», и поскольку ее часто и неправильно приписывают Коллонтай, то в этом вопросе необходимо разобраться. Описания этой теории нигде не найдено, кроме как в беседе Ленина с Цеткин, но ее основная идея прослеживается в русской интеллектуальной традиции по поводу секса и любви. Примером тому может служить как взгляд с психологической точки зрения на данную проблему Гиероглифова времен нигилизма, так и разнообразные сравнения сексуального наслаждения с дегустацией, поглощением обеда, смакованием десерта, питьем, дыханием, принятые в декадентской литературе 1905–1914 гг. (см. Гл. VI, 2). Образ утоления жажды не был новым в утопических теориях о сексуальных правах. «У меня нет права владеть фонтаном, который лежит на моем пути, — писал маркиз де Сад в начале 1795 г., - у меня есть безусловно право пользоваться им; у меня есть право наслаждаться прозрачной водой, чтобы утолить жажду; точно так же я не претендую на то, чтобы обладать той или иной женщиной, но у меня есть неоспоримое право наслаждаться ею»[772]. В своей широко известной работе «Женщина и социализм» Бебель писал, что «из всех естественных потребностей человека половая потребность после потребности есть и пить самая сильная»[773]. Вероятно, теория «стакана воды» была вовсе не теорией и, конечно же, она не была новой, скорее это была довольно-таки вульгаризованная идея со ссылкой на Бебеля и естественные потребности. Возможно, она была когда-то сформулирована настолько неудачно, что вызвала возмущенный протест Ленина.

«Я считаю, что теория „стакана воды“ совершенно не марксистская», — недовольно говорил Ленин. «Конечно! Жажду необходимо удовлетворить. Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет в уличную грязь и будет пить из лужи? Или из стакана, края которого засалены множеством губ? Но важнее всего социальная сторона. Питье воды — это дело действительно индивидуальное. Любовь же — дело двоих, и может возникнуть третья жизнь. В этих фактах есть общественный интерес, обязанность по отношению к обществу»[774]. Ленин не прослеживал происхождение этой идеи, но с иронией высказался об эпохе «эмансипации сердца» и «эмансипации тела» (то есть эпохе Жорж Санд и Анфантена), добавив, что это учение тогда было «более талантливым, чем сегодня». Здесь и ранее цитируемые замечания Ленина о недоверии «к женщинам, которые смешивают любовные дела с политикой», возможно, были всего лишь намеком на Коллонтай (которую он никогда не упоминает). В любом случае, он совершенно определенно говорил, что откуда бы не происходила идея коммунистического промискуитета и кто бы не проповедовал ее, «ей не место в партии, в классовом сознании борющегося пролетариата».

Ленин допускал, что революционный переворот заставил молодых людей и девушек «восстать со всей пылкостью их лет». Он признавал, что «поощрять монашеский аскетизм и святость грязной буржуазной морали» было бы неправильно. Как же тогда предотвратить опасность сексуальной распущенности среди молодежи? Как сохранить то огромное количество энергии, которое растрачивалось в необузданном удовлетворении сексуальных желаний? Выход, конечно же, был в том, чтобы направить эту энергию на что-либо другое — на самосовершенствование или на революцию. «Молодежи, — говорил Ленин, — особенно нужны жизнерадостность и бодрость. Здоровый спорт — гимнастика, плавание, экскурсии, физические упражнения всякого рода, разносторонность духовных интересов». Эта теория породила другую — знаменитую теорию революционной сублимации. Между тем Ленин не устанавливал каких-либо критериев оценки сексуального поведения мужчин и женщин. В беседе с Цеткин он выступал за «чистоту, чистоту и еще раз чистоту» в сексуальном вопросе. Недостаточность чистоты обусловила его краткое негативное высказывание по поводу сексуальной добродетели: «не монах, не Дон Жуан, но и не германский филистер как нечто среднее».