Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Исконно враждебными к сексуальной распущенности были российские деревни, где для сельских женщин каждодневные хозяйственные дела были важнее, чем размышления о независимости, современности и равенстве. В дебатах 1926 г. юрист Красиков выразил мнение крестьян: «Брак создает семью и трудовой союз и требует, чтобы его основы укреплялись и сам он провозглашался публично, чтобы все знали, что эти два человека — супружеская пара». Женщина-депутат заявила, что в деревне нет места любовным похождениям и что все женщины должны единодушно отказывать во внимании деревенским Ромео. Развод, говорила она, в крайнем случае можно допустить, если супружеская несовместимость обнаружится после года совместной жизни. Но как быть, если супруги прожили вместе 20 лет и имеют пятерых детей? Другая женщина-крестьянка высказывалась так: «Да, хорошо говорить о разводе, но как я смогу кормить своих детей? Два кормильца лучше, чем один, если уж на то пошло. Алименты? Да, я знаю о них, — но что мне с того, если я знаю, что у мужа ничего нет, чтобы платить мне. Если мой муж уйдет и я получу где-нибудь землю, как я смогу ее обрабатывать одна? Вместе мы как-нибудь справились бы». Похожие настроения зависимости и сотрудничества присутствовали в работе А. Яковлева «Участь крестьянки» (1926). «Крестьянская семья похожа на повозку: ты в упряжке и должен тянуть ее пока есть силы, и никакого удовольствия. Это не похоже на жизнь на фабрике, мы должны думать о земле»[783].

Ко времени выхода нового семейного кодекса высшее партийное руководство уделяло много внимания вопросам семьи, хотя и не всегда учитывало все нюансы. Например, старый большевик Лядов, ректор Коммунистической академии, заявил своим студентам, что коллонтаевская теория любви об Эросе является лишь апологией эгоистического желания, хотя он и признавал, что не знает, какого эроса она восхваляла — «крылатого» или «бескрылого». Рязанов, знаменитый ученый-марксист, был справедливее к Коллонтай, но все же его ответы на ее вопросы не оставили сомнения в том, на чьей стороне он стоял. «Мы должны учить наших молодых комсомольцев, что брак — это не личное дело, — говорил Рязанов, выступая против нового семейного кодекса, — а акт огромного социального значения, требующий вмешательства и регулирования со стороны общества»[784]. Интересно, что именно нарком просвещения Луначарский был инициатором строжайшего соблюдения моногамии в те годы. Говоря о необходимости восстановить демографический уровень 1913 г., он настаивал на том, что государство не сможет заботиться о новом поколении детей, так как оно не справляется с сотнями тысяч уже живущих беспризорников. Это не смогут делать и одни матери без постоянной помощи мужей. Он писал: «В нашем обществе единственно правильной формой семьи является прочная парная семья. Такой союз во имя жизни рождает и воспитывает детей, это единственная форма, которая нам нужна, и тот, кто хочет полностью выполнить свой долг политический, трудовой и человеческий, должен строить только такую семью. Развод возможен только в исключительных случаях, к нему следует прибегать лишь раз или два. А тот, кто злоупотребляет им, является „контрой“ наших дней»[785].

Во многом благодаря своим рядовым членам комсомол часто критиковался за распущенное поведение, поэтому комсомольские лидеры приложили все усилия, чтобы отделить себя от них. Два комсомольских писателя присоединились к кампании против «аномалий» сексуальной жизни, против «крылатого Эроса», безответственности, цинизма, промискуитета, предсказывая их последствия. Они писали: «Советской власти нужны техники и инженеры, чтобы построить социалистическую промышленность, нужны хорошие и культурные кооператоры, педагоги, чтобы ликвидировать безграмотность и невежество, нужны общественные работники, нужна смена, чтобы продвигать революцию дальше, к социализму. Можем ли мы все это создать, если молодежь — этот культурный резерв социализма — будет много внимания уделять вопросам любви, брака и т. д.?»[786]. На Выборгской районной конференции 1929 г. широко использовались устаревшие дореволюционные клише: «отвратительные вопросы», «обломовщина». На конференции был сделан вывод, что «жизнь без контроля» должна быть возвращена в русло социального регулирования. «„Свободная любовь“, которую склонны восхвалять многие мужчины и женщины, часто трансформируется в свободную развращенность» — сделали заключительный вывод организаторы конференции. «У человека физически и духовно здорового, строящего новую полноценную, интересную общественную и личную жизнь, нет времени для низменных желаний»[787].