А тогда Алиса задумчиво закрыла альбом. Выходя из комнаты, бабушка оглянулась и произнесла то ли для Алисы, то ли для кого-то в книжном шкафу, куда она посмотрела выискивающим взглядом, какой у нее был обычно, когда приходилось произносить какие-то формальности:
— Маргарита Георгиевна, не желая Зое зла, все же внесла немалую смуту в ее жизнь… Зоя прожила бы дольше, сберегла сердце. Разумеется, теперь нет смысла обсуждать гипотетические вещи…
Алиса покачала головой:
— Ай-ай-ай, бабуля!.. Я, пожалуй, навещу Марго, жалко ее, здоровская она.
— Обычная старуха. Это по молодости всем кажется, что они особенные и возьмут от этой жизни больше, чем положено.
Алиса удивилась: бабушка искренне сердилась, но вряд ли на Марго.
За окном кто-то завизжал — Алиса отодвинула занавеску и выглянула: по двору бегала от своего приятеля соседка Люба.
— Невоспитанная она все-таки девица! — покачала головой Анна Михайловна, тоже выглянув в окно, и поспешила отойти.
Сколько Алиса помнила Любу, та и в детстве любила, чтобы мальчишки догоняли ее и, схватив за плечи, пытались поцеловать. Сама Алиса всегда возмущенно вырывалась… Любин ухажер был высок, худощав и широкоплеч; он стоял, уверенно расставив ноги, и смотрел на притихшую подругу свысока. На секунду Алиса представила, что это вовсе не незнакомый парень, а Кирш… Алиса покраснела: пожалуй, она не меньше Любы бегала бы тогда по двору, забыв о том, что давно уже не девочка, визжала и мечтала скорее попасть в объятия крепких рук.
Алиса вздохнула и задернула занавеску.
Нежное прикосновение к плечу — рука скользит ниже — губы встречают такие же нежные губы, и кожа прикасается к такой же шелковой коже… Знакомый запах и знакомство со вкусом… Ритмичные движения, истома во взгляде, испарина на лице… Что-то не вмещается в грудь и, опускаясь, клокочет ниже живота…
Прежде Кирш не снились такие сны. За столько лет — от силы пару раз, и то не с такими яркими ощущениями, не с таким чувством реальности происходящего. Проснувшись, Кирш долго не открывала глаза, чтобы не потерять лица Алисы, такого ясного в ускользающем уже сне.
Что-то зажужжало рядом, и Кирш поняла, что она одна в большом холодном доме.
— У-у-у! — Она обреченно потянулась.
Подложив под щеку ладонь, Кирш смотрела на маленькую подпрыгивающую серебристую коробочку: в полудреме этот вибрирующий предмет казался ей сверхъестественным устройством для мгновенного переноса человека из мира сна, из собственного мира в реальность других людей; наконец, взгляд обрел четкость, Кирш взъерошила челку, дотянулась до телефона и, увидев определившийся номер, просипела:
— Привет, Ден, чего хотел?
— Кирюш, не вылезай, пожалуйста, никуда! У твоих уже «наружка»: пасут, когда ты к Максимке наведаешься, так что сиди, деньги на телефон кину.
— Им, кроме меня, никто в голову не приходит?
Кирш задумчиво смотрела на потолок, на котором расплывались солнечные блики. «Наверное, от хрустальной вазы возле окна», — подумала она и ощутила заполнившее ее безразличие: хотелось смотреть на эти танцующие золотые блики, на подрагивающие за окном пустые ветки березы, на собственные ногти… Смотреть без мыслей, без терзаний, без ропота. Так бывает, когда мозг и душа заключают временное перемирие, устав думать и чувствовать, и человек превращается в растение, в стены, в воздух… Надолго ли? Прежде Кирш, замечая у кого-то такое состояние, затянувшееся долее, чем на день, считала это тревожным признаком — симптомом опустошения, которым человек спасается от сумасшествия. Чем больше травма, чем сильнее боль, тем глубже, бездонней пустота и тем труднее выбраться из этого колодца назад. Кирш поймала себя на этом желании — «нырнуть», с силой потерла глаза и переспросила Дениса: ей показалось, он что-то сказал секунду назад,
— А тебе, говорю, не приходит?— Голос Дениса звучал строго.
— Приходит.
— Что, опять ваша женская ревность?
— Тут, Денис, не женщины, тут бабки.
— Надежный мотив. Говори.
— Пока не могу. Будь.
— Ну и дура! Алло? Алло?!
Кирш нажала на кнопку и села на диване, пытаясь на ощупь понять, что представляет из себя ее прическа после пробуждения.
Она заглянула в рюкзак и, перерыв все его содержимое, разочарованно отбросила: ни тоника, ни крема там не было. Пригодились только зарядник для телефона и маникюрный набор. Кирш не выносила неухоженные ногти.