Жены и дочери

— Нет, ценю! Не в моей натуре впадать в экстаз, и полагаю, что я никогда не буду, что называется «влюблена». Но я рада, что он любит меня, мне нравится делать его счастливым, я считаю его самым лучшим и самым приятным человеком из всех, кого я знаю, исключая твоего отца, когда он не злится на меня. Что мне еще сказать Молли? Тебе бы хотелось, чтобы я сказала, что считаю его красивым?

— Я знаю, многие считают его обыкновенным, но…

— Тогда я придерживаюсь мнения большинства, они не так уж не правы. Но мне нравится его лицо… о, оно в десять тысяч раз лучше, чем красота мистера Престона! — впервые за время разговора Синтия казалась вполне искренней. Почему всплыло имя мистера Престона ни она, ни Молли не знали. Оно возникло и пропало как внезапный порыв. Но как только Синтия произнесла его имя, в ее взгляде появилась жестокость, а мягкие губы сжались. Молли и прежде замечала у нее этот взгляд, он всегда появлялся при упоминании имени этого человека.

— Синтия, почему ты так не любишь мистера Престона?

— А ты разве любишь? Почему ты спрашиваешь меня? И, тем не менее, Молли, — сказала она, внезапно впав в уныние не просто голосом и взглядом, но опустив руки, — … Молли, что ты обо мне подумаешь, если, в конце концов, я выйду за него?

— Выйдешь за него?! Он просил тебя?

Но Синтия вместо того, чтобы ответить на вопрос, продолжила говорить, излагая собственные мысли. — И более маловероятные вещи случаются. Разве ты никогда не слышала о сильной воле, подчиняющей себе слабую? Одна из девушек у мадам Лефевр поступила гувернанткой в русскую семью, которая живет недалеко от Москвы. Порой я думаю написать ей и узнать, не найдется ли мне место в России, просто чтобы не видеть этого человека каждый день!

— Но иногда кажется, что ты довольно хорошо знакома с ним, и говоришь с ним…

— Что я могу поделать? — нетерпеливо перебила Синтия. Затем придя в себя, добавила: — Мы хорошо знали его в Эшкоме, и он не из тех людей, от которых легко избавиться, могу сказать тебе. Я должна быть вежлива с ним не потому, что он нравится мне, и ему это известно, я сказала ему об этом. Тем не менее, мы не будем говорить о нем. Я не знаю, как мы дошли до этого, но я уверена: тот факт, что он существует, и то, что он находится в полумиле от нас, достаточно плохой. О, как бы мне хотелось, чтобы Роджер был дома, и богат, и мог сразу жениться на мне и увезти меня от этого человека! Если бы я думала об этом, я в самом деле приняла бы предложение бедного, рыжеволосого мистера Кокса.

— Я ничего не понимаю, — сказала Молли. — Мне не нравится мистер Престон, но я бы никогда не подумала предпринимать такие отчаянные шаги, о которых ты говорила, чтобы избавиться от его соседства.

— Нет, потому что ты разумна, милая, — заметила Синтия, вернувшись к своей обычной манере, и, подойдя к Молли, поцеловала ее. — По крайней мере, ты узнаешь, что я умею хорошо ненавидеть.

— Да, но я все еще не понимаю этого.

— О, не бери в голову! Это давние затруднения с нашими делами в Эшкоме. В корне всего лежат деньги. Ужасная бедность… давай поговорим о чем-нибудь еще! Лучше всего позволь мне пойти и закончить письмо Роджеру, иначе я опоздаю к африканской почте.

— Разве она не ушла? О, мне следовало напомнить тебе! Будет слишком поздно. Разве ты не видела на почте записку, что письма должны быть в Лондоне утром 10-го числа, а не вечером. О, мне так жаль!

— Как и мне, но ничего не поделаешь. Остается надеяться, что когда он получит это письмо, оно станет для него огромным удовольствием. У меня на сердце большая тяжесть, потому что твой отец, кажется, недоволен мной. Я любила его, а теперь он делает из меня трусиху. Видишь ли, Молли, — продолжила она немного жалостливо, — я никогда прежде не жила с людьми таких высоких правил, я и совершенно не знаю, как себя вести.

— Ты должна научиться, — нежно ответила Молли. — Ты узнаешь, что Роджер такой же прямой в своих представлениях о правильном и неправильном.

— Ах, но он любит меня! — сказала Синтия, прекрасно осознавая свою власть.