- Войско Зарэо перестроено так, как ты предложил, Луцэ. Гаррион и я укрепляет левый фланг. Нилшоцэа не устоит! Да увидят это твои глаза! - произнес Игъаар.
- Я хочу остаться с тобой, Луцэ! - вскричал Каэрэ в невыносимой печали.
- Это решено не нами, Виктор, - сказал Луцэ. - И так будет лучше.
- Как красив язык сынов Запада, - проговорил Игъаар.
- Мы - не сыны Запада, - засмеялся Луцэ.
- Ты не мог бы прочесть мне еще гимн - на твоем языке? - попросил Игъаар. - Я хочу послушать, как он звучит.
К ним подошел Миоци.
- Ты готов, чтобы пойти со мной? - спросил он негромко и мягко у Каэрэ. - Я уже простился с Раогай...
- Как Раогаэ? - спросил Луцэ с улыбкой.
- Уже встает на ноги... - отвечал ему белогорец. - Спасибо тебе за все, Луцэ. Надеюсь, я еще увижу тебя.
- Мы все увидимся, - снова улыбнулся Луцэ. - Я рад был встретиться с тобой, о белогорец, смотрящий со скалы.
Они обнялись - огромный Аирэи осторожно сжал тельце маленького человека.
- Помоги мне пересесть к Игъаару, - попросил Луцэ. - Но прежде дай мне обнять тебя, Виктор. Не плачь...
- До встречи! - воскликнул Игъаар, тоже вытирая слезы.
- Не печалься так, Каэрэ, - сказал Луцэ на языке, понятном только им двоим. - В путь!
- В путь! - воскликнули вместе Каэрэ, Миоци и Игъаар. Кони разъехались - Миоци и Каэрэ отправились в Белые горы, Игъаар - в стан. На повороте Каэрэ обернулся, не в силах сдержаться. Он увидел, что Луцэ, сидя рядом с Игъааром, махал ему рукой и светло улыбался. Игъаар, поймав взгляд Каэрэ, тоже замахал ему рукой.
- Весна да коснется вас! - донес ветер его юношеский голос.
И Каэрэ с Миоци отправились в сторону Нагорья Цветов.
Сын Игэа Игэ
Хижина у моря была пуста. В ней не было следов погрома или насилия - просто Лаоэй, дева Всесветлого, сложила аккуратно циновки и вымытую посуду, и погасила светильники.
Но она оставила воду в кувшине у дверей - на случай, если сюда придут странники - и сушеные лепешки и фрукты - на тот же случай.
Аэй напилась - а есть она не хотела. В очаге лежали сложенные дрова, а на них лежало кресало - и дочь степняка развела огонь. Потом она развернула циновки и легла - она очень устала и уснула.
Сон ее был тяжел - блаженное забытье не приходило, вместо него была лихорадочная дрема, полная тяжких мыслей. Ребенок ворочался под ее сердцем, не понимая вместе с ней, отчего они ушли из Тэ-ана и пришли к морю, на границу Аэолы и Фроуэро.
Наконец, усталость взяла свое и ей начал сниться сон. Лаоэй, дева Всесветлого, пришла и села рядом с ней, и хотела выслушать ее рассказ.
"Игэа думает, что его мать изменилась... Он думает, что она полюбит меня, что Всесветлый просветил ее ум... Он считает, что в Тэ-ане слишком опасно, он умолял меня уйти, чтобы сохранить детей - Лэлу и нашего нерожденного малыша. Огаэ не захотел уходить, он решил остаться... он уже большой... Игэа отправил верных людей, чтобы они сопровождали меня, и мы долго ехали на повозке, долго, долго, о Лаоэй! Но потом я прогнала их всех. Я одна пошла к Анай и отдала ей Лэлу, и Анай не видела меня... И никогда не увидит больше. И я никогда не увижу ни Лэлы, ни Огаэ, ни Игэа..."
"Ты любишь Игэа, но боишься Анай?", - спросила Лаоэй.
" Я не боюсь Анай и не боюсь смерти... Она примет Лэлу, да, я знаю это - но она убъет меня... найдет способ, чтобы сделать это... А я не хочу, чтобы Игэа узнал, что его мать способна на такое. Он любит ее, и страдает от ее непонимания... очень страдает...Он любит и меня, и ее, и Лэлу... ах, Игэа... он такой несчастный...Анай хотела, чтобы он стал вельможей - и он стал им, а теперь снова появилась наложница-степнячка, и все испортила..."
"Но ведь это не так? Он исповедал Тису в Ладье, прежде чем ты добралась до него во время землетрясения?"