Жеребята (СИ)

Мокрая спина оказалась под его грудью, и его неудержимо повлекло на поверхность. Он открыл глаза и увидел звезды, соединенные в странные очертания непривычных созвездий. Не было больше ни цветущих берегов весенней реки, ни лодки, ни веселых товарищей. Лишь океан простирался во все стороны - и вглубь.

Но от смертоносной глубины океана его теперь отделяло сильное тело дельфина.

- Хороший мой, родной, - проговорил человек. - Пришел и спас! Как ты узнал?

Он закашлялся, выплевывая мертвую соленую воду.

Дельфин слегка повернул голову и посмотрел на человека умными лучистыми глазами. Потом он снова упрямо поплыл на восток, неся человека на своей спине к маяку среди скал.

Смотрящий со скалы.

Утро еще не наступило. В долинах, словно нерастаявший снег, лежала рыхлая дымка тумана. Человек, стоявший на широком выступе серой скалы, простирал к востоку руки. Он ждал рассвета. Его длинная белая рубаха, схваченная по бедрам поясом с искусной вышивкой, головная повязка и свободно падающие из-под нее на плечи светлые, словно седые, волосы были мокрыми от уходящего в долины предрассветного тумана.

Воздух был прозрачен и недвижим. Пахло влажной глиной и каменной пылью. Фигура с простертыми руками, обращенными к востоку, застыла, слившись со скалой в полумраке последних мгновений ночи.

Наконец, первый солнечный луч прочертил тонкую зеленоватую линию над туманом в долине, а следующий за ним уже золотом вспыхнул на скале и вышивках рубахи и пояса молящегося. Снизу, из долины, повеяло ароматом трав и цветов. Человек смотрел на солнечный диск, поднимающийся над горизонтом. На его молодом, благородном лице с широко расставленными, чуть раскосыми глазами, была печать глубокой сосредоточенности, что делало его старше своих лет. Он не разжимал губ, не произносил слов, но в глазах его был отсвет тревожной мольбы, совершавшейся в глубинах сердца.

Солнце вставало все выше, и, наконец, поднялось так высоко, что смотреть на него стало невозможным. Он поклонился, упав ниц, потом встал, подняв свой белый шерстяной плащ, оставленный поодаль на камнях, стряхнул с него оставшиеся капли предрассветной влаги, и, перебросив плащ через плечо, еще раз устремил взор на горы, врезавшиеся в небо везде, насколько хватало глаз.

Темная точка, приближаясь, пересекала светлеющую с каждым мгновением бездну небес.

"Орел", - подумал молившийся.- "Птица Великого Уснувшего".

Его лицо осветилось улыбкой - увидеть после молитвы Великому Уснувшему его птицу - добрый знак для любого белогорца.

Орел уже пересек солнечный диск и, кружась, опускался в долину. Человек, подойдя к краю скалы, провожал его взором.

Туман растаял. Внизу, меж скал, вилась тропка. По ней шел немолодой путник с непокрытой головой, в поношенном плаще. Орел издал торжествующий клекот, путник поднял голову к небу, и, обернув руку плащом, протянул ее в сторону орла и солнца, что-то весело прокричав. Птица, отвечая путнику на своем гортанном языке, устремилась к нему.

Мгновением позже, чем орел, рядом с путником оказался человек со скалы.

- Привет тебе, странник Шу-эна Всесветлого! - поклонился он гладящему перья орла незнакомцу. Тот обернулся и радостно воскликнул:

- Аирэи!

- Учитель Иэ!

Человек, названный Аирэи, заключил странника в свои крепкие объятия.

- Ты еще мальчишкой был рослым, а теперь запросто осилишь двоих белогорцев! - сказал Иэ, хлопая его по спине. - Как я рад тебя видеть!

Орел издал довольный звук, отдаленно похожий на квохтанье.

- Видишь, и он тебе рад.

- Откуда у тебя священный орел, ло-Иэ? - Аирэи прибавил к его имени почтительное "ло". - Ты стал жрецом Шу-эна Всесветлого?

- Нет, Аирэи - я никогда им не стану... Я - просто странник, который не задерживается ни под одним кровом более трех дней. А это не орел, это еще только орленок. Я нашел его в горах около года назад - наверное, попробовал летать, а еще не оперился как следует...- Иэ погладил блестящую бело-черную спину птицы. - Вырастил вот его. Он совсем ручной, даже ест хлеб - смотри! Его зовут Оалэ-оргэай.

- Милость Всесветлого? - переспросил Миоци. - Хорошее, достойное имя.

Иэ отломил кусок дорожной лепешки из грубой муки, какие пекут в Белых горах, и орел жадно склевал его.

- Ну, лети же! Тебе пора... Тебе жить - в горах, а не в долинах!