Жеребята (СИ)

- Матушка! Я никогда не читала и не слышала о таких вещах! И ты мне никогда не говорила об этом так прямо!

- Ты сильная и смелая девочка. Тебе можно говорит о таких вещах. Я уже стара, учениц у меня нет. А ты, быть может, запомнишь - и потом, если Великий Табунщик даст - поймешь.

- Как может Сотворивший мир....

Раогай с ужасом вдруг поняла, что они уже  много раз упомянули почти запретное имя Великого Уснувшего, и поспешно вскинула руку ладонью к небу, но с удивлением и страхом увидела, что Лаоэй не повторила ее жест.

- Как Великий Уснувший может думать о прахе? О человеке? Семьдесят - восемьдесят лет - и человек становится ничем. Так учат все мудрецы. Да это и правда.

- Знаешь, дитя - он... Он - негордый Бог. Вот его отличие от богов Аэолы. Он может себе это позволить. Они - нет. Он делает удивительные вещи, которые не смогут сделать горделивые божки храмов. Он настолько велик, что он один и может поступать, как настоящий Бог. Ему не надо опасаться за свою честь, он не нуждается в посторонней помощи, для того, чтобы оживать после смерти в жерновах, как Фериан. Чтобы восполнить свои угасающие силы, ему не нужно пить людскую кровь, как Уурту. Он сам дает пить жаждущим ...

- А Шу-эн Всесветлый? Он ведь не требует человеческих жертв, только ладана и милости? И молитв?

-Шу-эн Всесветлый... Когда человек ищет Бога, он дает Ему имена- не зная его- чтобы назвать, когда- вдруг! - он Бога встретит... Но это все равно, что ловить  на траве свет, падающий из окна хижины. Там - тепло, а ты - снаружи. Шу-эн - это слишком по-человечески, да и белогорцы сами говорят, что его свет зажжен Уснувшим. Солнце само не засияло в небе. И еще говорят, что - это знак того, что Великий Уснувший проснется - это произойдет подобно тому, как солнечный диск встает из-за горизонта... Для кого-то - солнце - знак Уснувшего, для кого-то -  бог, который непреклонно уводит души за горизонт. Кто-то молится солнцу и огню, кто-то их Творцу.

- Все знают, что богам нет дело до людей, до тех пор, пока люди не зажгут жертвенный огонь. А какие жертвы надо приносить Уснувшему? Если он так велик, даже ежегодных... ежедневных человеческих жертв будет мало...

- Он так велик, что Ему не нужны жертвы. Его свободы боятся люди - они думают: что же Он потребует от них, если они обратятся к нему? А Он сам жертвует Собой ради сотворенных Им.

- Постой, ты сказала о Великом Табунщике.

- Сказала? Да это так... с языка слетело...

- Нет, не слетело. Ты давно хочешь поговорить со мной о нем. Ты хочешь, чтобы я сама спросила?

- И хочу, и не хочу...

- Это он - Жеребенок Великой Степи? Тот, который повернул ладью вспять? Тот, который один властен в своей весне? Кто он? Почему это учение запретно?

Лаоэй взяла девушку за руку, улыбнулась и запела:

- Только Табунщик властен в своей весне.

Он собирает в стаи звезды и птиц.

Он в свой табун собирает своих коней,

Он жеребят своих через степь ведет.

Гривы их - словно радуга над землей,

Ноги их быстры, копыта их без подков,

Нет на них седел, нет ни шор, ни узды,

На водопой к водопадам он их ведет,

Мчится весенней степью его табун,

Мчится, неукротимый, среди цветов,

Мчится средь маков, степь одевших ковром.

Только Табунщик властен в своей весне.

Раогай со страхом и неясной радостью слушала старушку, как вдруг снаружи раздалось:

-Велик Шу-эн Всесветлый!

-Небо да осенит вас!- ответила звонко Лаоэй, и прошептала: - Дитя, это какие-то гости... Знаешь, что - спрячься-ка ты в сундук!

- Всесветлый да просветит нас! - раздалось у входа.

Уже из сундучной щели Раогай увидела, как в хижину вошли трое - два путника были в простых шерстяных плащах и льняных рубахах белогорцев, а на третьем был тяжелый плащ воина. Она не могла видеть их лиц.

- Приветствую ли-Зарэо и его спутников! - раздался голос Лаоэй.

Раогай затаила дыхание. Зачем отец пришел сюда, покинув лагерь? Из его речи, заглушаемой кованой крышкой сундука, девушка поняла, что он ничего не подозревает о ее побеге - значит, он еще не успел побывать дома. Она свернулась в комочек на каких-то тканях и кожах - от них пахло конями и степью.

- Это ло-Иэ и его бывший ученик, а теперь великий жрец Шу-эна в нашем городе, белогорец ли-шо-Миоци, - донеслись до Раогай слова отца. Сердце ее забилось от смутного и необьяснимого желания посмотреть на этого Миоци. Она с трудом удержалась от того, чтобы приоткрыть крышку.

- Да, матушка Лаоэй давно знает меня, - раздался голос Иэ, которого в семье Зарэо дети называли просто "дедушка".- А вот ли-шо-Миоци мать, наверное, видит впервые...

- Всесветлый да просветит деву Шу-эна, - раздался негромкий, но звучный голос - жрец произнес обычное приветствие.