Жерло душ

    Думала, что флаг победный

    На сей-то раз станет держать она.

    И тут нагрянула война,

    Великая Отечественная,

    И тут нагрянули войска

    Прямо на СССР.

    На своем пути ей,

    Не жалко было ни женщин, ни детей,

    И строились все ГУЛАГи да тюрьмы,

    А честь, вместе с человечным нравом,

    Все сильнее окутывались жутким,

    Кровавым облаком, туманом.

    Фашист все шел, да и мечтая,

    Песни пел, бокал опустошая,

    Вновь и вновь тот говорил —

    Вот скоро и ее захватим мы!

    Только поздно слишком понял он,

    Что землю чужую сжигая,

    Обрекал себя потом

    На виселицу с краю.

    Только поздно слишком понял он,

    Что дух советский, овладевая,

    Творит немыслимое, и

    В поля сожженные бросая,

    Молит – дальше ты иди!

    И снова марш, и снова то ружье,

    Теперь, мать-родина, иду в Европу я еще,

    Воин армии страны своей великой,

    Спасая тех людей от тирании лихой.

    Ты, тиран, поплатишься ведь скоро,

    За все те мученья, и людей невзгоды,

    За то ,что так нагло отобрал

    Мирное небо, счастье и опору.

    Но лишь за одно можно поблагодарить,

    Что знаем мы теперь, война —

    Бессмысленная чушь, и враг людей всегда,

    И есть теперь нам то,

    Чего лучше не забыть уж никогда…

    Но ведь и мы не ангелы…

    Да, не ангелы, но все же,

    Сделанного уже не обратить.

    Делали грех и невзгоды,

    Можете за это пить.

    Наша история скверна,

    Ужасна, страшна и ужасна.

    Ставили головы своих

    К стенам напрасно.

    Добрых, честных, искренних,

    К сожалению чувство власти убивает.

    А если ты не из таких, то и тебя убьют,

    Просто не с такой спешкой.

    Все же бывает…

    Да, не ангелы, но все же,

    Сделанного уже не обратить.

    Делали грех и невзгоды,

    Можете за это пить.

    Страшно. Страшно жить, когда знаешь,

    Что в любую секунду все может измениться,

    Что в любую секунду ты можешь стать врагом,

    Хоть твое сердце давно пленено и чисто,

    Про тебя могут сказать какую небылицу.

    Страшно. Страшно жить, когда знаешь,

    Что писатель этой истории страшной – садист,

    И не жалует ни народы, ни честь, ни отвагу,

    Ставит к стене еще одну бедолагу.

    Все не начнется с новой строчки, если люди

    Не осознают наконец-то когда-то

    Что они свободны могут быть лишь тогда,

    Когда забудут, что такое война.

    Самая страшная тайна,

    Самый страшный секрет командира о том,

    Чтобы никогда, и ни при каких обстоятельствах,

    Не услышал он снова из людских уст об одном:

    «Здравия желаю, товарищ командир!»,

    И потом

    Не ушел бы солдат далеко и навеки,

    Снова и снова, день за днем…

    Ради чего идут солдаты

    В поле, море воевать?

    Да чтобы были дети рады,

    И семья была жива.

    Да, будут горевать, конечно,

    Ведь война – страх всех ужасов земных,

    Но если не пойдут солдаты,

    Горя будет больше их.

    Издали снова слышен лай собачий,

    И снова рядом бродит гул, и снова

    Дверь звенит беспрерывным стуком чьим,

    И снова будет диалог наш долгий.

– Здравствуй солдат! Жить будешь,

    Не помрешь?

    Здоров же, да? Ну так иди.

    Иди скорей вперед!

    Кто виноват? Проклятье иль судьба?

    И почему тот вой все не умолкает?

    Явно то, что гудит там, с коридора,

    И стук, и гул, и звон, и скрип,

    И даже лай – лишь человеческие мольбы.

    Феодалы и рабы —

    Было дело, были люди,

    Одни ловили в плен других,

    Кормили черствым хлебом их…

    Феодалы, на тронах золотых,

    На головах трупов оголенных,

    Шутов гоняли, что пели песни,

    Для господин своих.

    Шуты, рабы, все остальные,

    Трудились на потеху им,

    И умирали в одночастье,

    Давая лопаты рабам новым.

    И что, так продолжалось

    До тех пор, пока не сделал

    Раб с шутом шутейский спор —

    Кто больше ума наберет.

    И поумнели в раз рабы,

    Вилы взяли, и

    Господ своих с земель их

    Быстренько прогнали.

    Теперь земля бывшим рабам принадлежит,

    Живут там те, и снова за работу,

    Но теперь знать будут те, что

    Лучше уж мелкие заботы,

    Чем в рабстве быть у феодала злого.

    Раньше история была —

    В каменном веке когда, —

    Человек умнее стал,

    Камень с деревом смешал,

    Начало изобретательности сей людской дал!

    А после на бумаге

    Пишет он картин,

    Да книг немало начертил,

    И ноты тот изо всех сил сложил,

    И песню, мелодию прекрасную тот получил.

    Смотрите, как прекрасна,

    История та.

    Так почему ж в учебниках не так

    Красивая она?

    И почему там пишут

    Только про воины и кровь?

    И складывается впечатление такое,

    Что только кровью и мечом

    Историю можно писать лишь…

    Да, часто не был в Москве россиянин,

    Зато часто тот был в сибирской тайге,

    На черном море ходил он,

    И купался в Енисее-реке.

    Ладно, не был в Москве россиянин,

    Или был, но только лишь раз,

    Ведь большая она, та Россия,

    И вся она – для вас, для нас.

    И березы запах, и тьма ночей,

    И наши караваны

    Вдоль речки Енисей.

    Лучшие прикрасы; на свете нет

    Картины ласковей для глаз.

    Самая большая утопия то,

    Когда ты не сидишь кошмаров более,

    Когда счастливо мечтаешь о том,

    Что будет завтра вечером.

    Самая большая утопия то,

    Когда ты ничего не делая,

    Думаешь, авось все прокатит,

    И все катит, катит и катит.

    Самая большая утопия то,

    Когда мечтая о любви,

    Ты завтра просыпаешься с нею

    В обнимку, целуя румяные щеки.

    Самая большая утопия то,

    Когда в стране мир и порядок,

    Когда в мире нет нищеты, и то,

    Когда все чиновники абсолютно чисты.

    В общем, утопий бывает много,

    И возможно какая-то из них твоя,

    Выбирай, посмотри ты, может

    Твое счастье и не утопия вовсе…

   IV

   Про революцию.

    Маска дурака;

    И не погаснет любви костер никогда,

    И не начнется новой жизни строка,

    Пусть и говорят – маска дурака…