По той же неистребимой инерции провел общее собрание сотрудников УНКВД области, поставил задачи на текущий и будущий периоды. Слушали, хлопали, таращились, как на заморскую диковинку; с одной стороны — приятно, с другой, как подумаешь, скукота.
После собрания Люшков отбыл на юг, в маленький приморский поселок Посьет. Сопровождал его заместитель начальника краевого разведывательного отдела тридцатидвухлетний майор Стрелков, один из немногих, оставшихся от старой гвардии. И то потому, что значился в списках «неприкосновенных», то есть той номенклатуры, которая должна была взвалить на себя всю работу в мир иной отошедших.
В Посьете штаб погранзоны. Начальник оперативного отдела, тоже из молодых, путаясь и краснея, излишне подробнейшим образом рассказал Люшкову об особенностях тех или иных участков границы, о связях с местным населением, об агентурной сети на той стороне, о том, что японцы строят укрепления на приграничных сопках, ведут к ним дороги. Цель этой деятельности понять трудно, но меры на всякий случай принимаются, хотя одними пограничниками границу не прикроешь. Командованию военного округа обо всем докладывается, но реакции почти никакой: армия делает вид, что ее все эти дела не касаются.
Люшков выслушал доклад молча, ни разу не перебил начальника оперотдела, смотрел в сторону, дергал верхней губой с чарли-чаплинскими усишками. Затем велел везти себя к озеру Хасан, оттуда — на другие участки, два дня подробнейшим образом изучал границу, после чего вернулся в Посьет. У дома, в котором он остановился, его ждал начальник погранзоны майор Кочетов, ладный, подтянутый, с широкими плечами и узкими бедрами.
— Разрешите доложить? — вытянулся майор перед мешковатым Люшковым.
— Что-нибудь срочное, майор?
— Никак нет, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга.
— Ну, а раз нет, тогда баню и ужин.
Разморенный после парилки, Люшков сидел за столом в одном нижнем белье. В чистой комнате с белыми занавесками на окнах, с некрашеными полами, застеленными деревенскими половиками, рядом с ним сидели Стрелков и майор Кочетов. Пили водку, закусывали красной икрой и крабами, лениво разговаривали.
— Так о чем ты хотел мне доложить? — вспомнил Люшков, вытирая расшитым полотенцем жирные губы.
— Телеграмма из Хабаровска, товарищ комиссар.
— Что за телеграмма?
— Могу принести, могу по памяти…
— Валяй по памяти.
Майор завел глаза под потолок и, будто там, на потолке, написан текст телеграммы, стал медленно, слово за словом, воспроизводить сообщение из Хабаровска:
— Значит, текст такой: «Требуется ваша подпись-виза на новом положении о режиме судоходства на реке Амур».
— Ничего не напутал? — Люшков уставился на майора выпуклыми глазами.
— Никак нет, товарищ комиссар. Могу принести телеграмму…
— Не надо. Какая разница: подпись или виза — один хрен. Давайте-ка лучше выпьем еще по одной, — предложил Люшков. — Давайте выпьем за то, чтобы… — Он посмотрел на потолок, усмехнулся, закончил тост: — чтобы все мы жили долго и счастливо.
Выпили.
— Вот что, майор, — заговорил Люшков, прижимаясь жирной спиной к прохладной бревенчатой стене. — Ты, помнится, говорил, что завтра на участке 59-го отряда намечена встреча с агентом с той стороны…
— Так точно, товарищ комиссар…
— Да брось ты, майор, свои «так точно, товарищ комиссар»! Надоело. Сидим, пьем, едим — нет ни комиссаров, ни майоров. Тебя как зовут?
— Анисим. Анисим Сильверстович.
— Вот, Анисим… Сильверстович, схожу-ка я сам на эту встречу. Как говорится, лучше самому один раз увидеть, чем десять раз услышать. Проводишь нас со Стрелковым до места, Стрелков меня подстрахует, а я встречусь с твоим агентом, переговорю, узнаю, что к чему, задам вопросы. Потом тебе расскажу, если что интересное будет. — И спросил: — Человек-то надежный?
— Надежный, Генрих Самойлович. Хотя из казаков, но из бедных, на той стороне оказался не по своей воле. В гражданскую партизанил против белых и японцев.
— Многие партизанили, а потом перекинулись к врагам советской власти, — возразил Люшков.
— Оно, конечно, так, в душу к нему не залезешь, — согласился не слишком охотно майор Кочетов. — Во всяком случае, от денег не отказывается.
— Вот то-то и оно. Во сколько завтра?
— В семь ноль-ноль.
— Поблизости от места встречи с агентом никого не должно быть. Ни души. Понял?
— Так точно, понял, но… А если агент окажется раскрытым? Если японцы захотят взять того, с кем он встречается?
— Ничего, как-нибудь вывернусь. Возьму с собой пару гранат, маузер — не впервой.
— Как прикажете, товарищ комиссар.
Глава 3