Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Наконец-то я получил от вас долгожданное письмо и очень обрадовался, что у вас все хорошо, все живы-здоровы, что практика ваша идет успешно и что родители ваши шлют мне поклон. Со своей стороны я тоже шлю им поклон и пожелания здоровья и успехов в труде. Еще вы пишите, уважаемая Вера Кузьминична, что очень волнуетесь за меня, потому что в газетах пишут о боях с японцами, а раз бои, значит, могут быть убитые и раненые. О себе скажу, что принимал участие лишь в незначительных стычках с противником, потому что полк, к которому я прикреплен в качестве временно исполняющего обязанности командира стрелкового батальона, оказался в стороне от основных боевых действий. На сегодняшний день боевые действия прекращены, японцы выбиты с нашей территории с большим для себя уроном, а наши войска получили некоторую боевую практику, которая несомненно пригодится в грядущих сражениях с мировым капиталом.

Еще вы пишите, что с моей стороны нехорошо обращаться к вам таким официальным образом, как «Уважаемая Вера Кузьминична». Вы уж простите меня, а только рука не поднимается называть вас на бумаге по-другому, хотя в мыслях своих я называю вас не так, а очень хорошими словами и совсем не официальными. Я мечтаю лишь об одном, что повторю эти слова вам при нашей встрече, но сказать их смогу лишь в том случае, когда буду смотреть вам в глаза, чтобы и вы и я поверили, что слова эти произнесены не просто так, что родились они в моей душе не от тоски и одиночества, и не потому, что мне давно хочется кому-то эти слова произнести. Они, эти слова, так дороги для меня, что я боюсь употреблять их, не убедившись в их искренности и необходимости для нас обоих. Простите меня, если я что-то не так вам пишу и не теми словами, которые вы от меня ждете.

Теперь несколько слов о себе. У меня все хорошо, служба идет нормально. Сейчас я временно нахожусь во Владивостоке. Город этот расположен на холмистом полуострове вокруг бухты Золотой Рог, а сам полуостров вдается в залив Петра Великого. Я еще не успел посмотреть хорошенько весь город, но как только выдастся свободное время, непременно посмотрю и опишу вам его во всех подробностях. Зато мне привелось увидеть озеро Хасан и прилегающие к нему окрестности. Озеро большое, с одной стороны — сопки, с другой — живописная равнина. Недалеко от него расположено озеро Лотос, но его я не видел. Здесь много птиц, однажды видел журавлей, а уток и гусей, куликов, цапель и другой водяной птицы здесь пропасть. Есть олени, кабаны, тигры, медведи. Видел только оленей и кабанов. Иногда они попадают на батальонную кухню… в качестве добавки к солдатскому рациону. А еще всякая морская и речная рыба. Вообще, край очень красивый и богатый, здесь значительно теплее, чем в Москве. Но у нас, на Беломорье, озера красивее: в них больше величественности и основательности. А здесь болота, камыш, кусты, до озера не в любом месте доберешься.

Вот пока и все, что я хотел вам написать. Буду очень рад, если вы пришлете мне свою фотографическую карточку. Я буду носить ее возле сердца…»

Матов подумал-подумал и тщательно зачеркнул последнюю фразу.

Глава 17

Стояла грустная пора бабьего лета. Деревья еще зелены, но листва тяжела и тронута ржавчиной увядания; в гуще леса вовсю золотятся клены-подростки, притягивая взгляд, на березах появились первые желтые пряди, а под ногами уже тревожно шуршит сухая листва, так что даже вблизи иной подосиновик или боровик не сразу разглядишь среди золотых и бордовых пятен.

Василий Мануйлов остановился над тесной семейкой боровиков, однако срезать их не стал, а глянул вправо, где среди берез мелькала красная косынка Вики.

— Э-ге-ге-ей! — крикнул он так, будто Вика была от него далеко и он ее совсем не видит.

— Нашел? — откликнулась она радостно, и ботики ее торопливо зашуршали палой листвой. Она всегда радовалась, когда он что-то находил и бежала к нему, не разбирая дороги, точно боялась, что грибы исчезнут до того, как она до них доберется. — Ой, какая прелесть, Васенька! Ну до чего же ты везучий!

— Уметь надо, — говорит Василий, широко и щедро улыбаясь. И поясняет: — Я, почитай, с трех лет по грибы хожу, наловчился. Бывалоча, присяду и смотрю по сторонам, а они стоят, притаились, — ну как дети малые! — боятся, что я их найду. Сверху-то их не сразу и разглядишь в листве да в траве, а снизу он весь на виду. С тех пор я так и ищу: присяду и высматриваю под елками да кустами.

— Ой, а я совсем не умею искать, — весело жалуется Вика и склоняется над грибами.

Василий опускается на корточки рядом, смотрит, как Вика срезает грибы, как движутся ее тонкие пальцы. Все в Вике умиляет его и заставляет сердце биться сильнее. Но чаще всего ему почему-то кажется, что стоит закрыть глаза, как Вика тут же исчезнет, не откликнется на его зов с детской радостью, и он снова останется в одиночестве. Он протягивает руку, дотрагивается пальцами до черного локона, выбившегося из-под косынки, Вика поднимает голову, улыбается, подслеповато щурясь, и тихо просит:

— Ну, подожди, Васенька! А то они убегут.