Жернова. 1918–1953. Большая чистка

— Ты чувствуешь за собой какую-то вину? — спросил Алексей Петрович, зная наверняка, что спрашивает совсем не то и думает не то, что должен бы спрашивать и думать, что, сам того не желая, снова взял на себя роль посредственного актера, играющего посредственную роль. И перед кем? Перед родным братом… Впрочем, разве это первая и единственная его роль?

Снова огонек папиросы в руке Левы проделал замысловатую фигуру.

— У нас вчера не вышли на работу директор института, его зам по оргвопросам и парторг. Ходят слухи, что их взяли на Лубянку. На сегодня назначено общее собрание, на котором будет обсуждаться политическое лицо некоторых товарищей. В основном это люди не из научного круга, а больше по административной и хозяйственной части, но есть и дельные инженеры и даже двое ученых. Список обсуждаемых висит на доске приказов и объявлений. Не знаю, как ты, а лично я ничего не понимаю в том, что происходит, — шептал словно в лихорадке Лев Петрович.

— Я сам не знаю, что происходит, — признался Алексей Петрович. — Но если исходить из решений последнего съезда, Пленумов Цэка и тона газет, то речь может идти о новой чистке партийных рядов.

— Раньше тоже были чистки, — продолжал волноваться Лев Петрович, — но все делалось как-то не так. Я бы сказал: не с тем размахом, что нынче. Да и в газетах после расстрела зиновьевцев слишком много говорят о вредителях и шпионах, но больше всего — о троцкистах. Откуда вдруг они взялись в таком количестве?

— Классовая борьба, — опять совсем не то, что думал и что должен был сказать своему брату, произнес Алексей Петрович и почувствовал гадливость к самому себе от этих своих слов.

«Ты боишься, — признался он себе. — Ты панически боишься, что чистка коснется и тебя самого. Могут обвинить в недостаточной партийной активности. Могут придраться к написанному ранее. Как тогда, у Горького, когда Кольцов придрался к герою твоего романа: не верит он ему — и все тут. — Подавив в себе вздох, подумал обреченно: — А кто бы не боялся на твоем месте? Вон и Левка боится, хотя оснований бояться у него значительно меньше». А что произойдет завтра… то есть уже сегодня — не знает никто.

Вслух же произнес:

— Тебе, Лева, бояться нечего: ты не член партии. Иди и спи спокойно.

— Тебе, Алешка, хорошо говорить: тебя сам Сталин знает, небось не тронут…

— Может, это-то и есть самое слабое мое место, — горестно усмехнулся Алексей Петрович и, вынув из рук брата окурок, жадно затянулся дымом.

Снизу, из-под пола, донесся приглушенный женский вопль и тут же оборвался, точно женщине зажали рот рукой.

Братья замерли, прислушиваясь к наступившей тишине. Тишина длилась недолго. Внизу затопали по деревянным ступенькам крыльца, невидимого из этого окна, захлопали дверцы автомобилей, по всему дому отдался стук наружной двери. Заурчали двигатели и затихли вдали. Через минуту снова установилась глухая предутренняя тишина. Теперь, казалось, навсегда.

— Самое страшное, что я, например, совершенно не представляю, на кого нацелена эта чистка, — произнес Лев Петрович трагическим шепотом. — Ты говоришь: партия. Но заместитель директора нашего института беспартийный. Его-то за что?

— Мало ли, — опять заосторожничал Алексей Петрович. — Сталин говорит, что многие из высокопоставленных партийцев зажрались, большинство не умеет работать в новых условиях, кто-то стоит на стороне Троцкого, что среди определенной части советских и партийных работников все чаще встречаются казнокрады и взяточники. Вспомни, как Дзержинский, будучи наркомом желдортранса, расправлялся с теми, кто пользовался своим положением для собственного же обогащения. Вспомни, как Троцкий, сменив его на этой должности, распустил всю эту сволочь. А нынче, говорят, огромная часть бюджета страны уходит неизвестно куда. И что в таком случае делать Сталину? Беда в том, что прошлые чистки не дали почти никаких положительных результатов.

— Ах, Алексей, это все не то! — перебил Алексея Петровича брат. — Ты помнишь недавнюю статью Бухарина о том, что Россия уже не та, что была при царе, что она из страны Обломовых превратилась в страну трудового народа? Да и раньше он будто бы ошибался, говоря о России только в отрицательном смысле? Помнишь? Еще Бухарин помянул советский патриотизм — чудеса! Может, вот в этом смещении в сторону от прежних позиций и кроется вся нынешняя чехарда с кадрами? А? Как ты думаешь?

Алексей Петрович неопределенно повел головой.

— А статья Альтшулера в «Правде»? Это надо же, чтобы Альтшулер своих единокровных Лившица, Радека, Дробниса и прочих жидов сравнивал со Смердяковым! В голове не укладывается!

— Приспичило, вот и сравнивает. Еще сильнее приспичит — сравнит с Карамазовым. Впрочем, там не одни жиды, там и русских полно, — вяло поправил брата Алексей Петрович, имея в виду закончившийся в январе процесс по делу Пятакова, Муралова, Серебрякова, Радека и других партийных деятелей.