Жернова. 1918–1953. Большая чистка

За спиной, в соседнем купе, отъехала в сторону дверь, кто-то вышел. Обернулся: молодая миловидная женщина, в поднятой руке длинная папироса. Шелковый халат облегает стройную фигуру, высокую грудь, в разрезе строчка тонких кружев и захватывающая дух ложбинка.

Женщина глянула на Тухачевского большими равнодушными глазами, спросила томным голосом:

— У вас не найдется спичек?

— Извините, не курю.

— Странно, мне казалось, что все военные курят. У вас ведь, я слыхала, папиросы выдают в обязательном порядке.

— В армии насильно курить никого не заставляют, — ответил Тухачевский, удивляясь, что женщина, едущая в мягком вагоне, не знает в лицо одного из пяти маршалов Советского Союза, портреты которых можно найти где угодно: от специальных открыток и плакатов до отрывных календарей. На улице его узнают всегда. А уж в театрах…

Женщина скользнула взглядом сверху вниз, задержалась на галифе и сапогах.

— Простите, товарищ командир, не знаю вашего звания…

— Дело не в звании, сударыня, — усмехнулся Михаил Николаевич. — Обращаться друг к другу по званию — обязанность военных. А вы, простите за любопытство, кем будете?

— Я? Я — актриса. Еду в Куйбышев по приглашению тамошнего драматического театра.

— Вы не в мейерхольдовском играли?

— Именно.

— То-то же я гляжу: лицо знакомое, — обрадовался Михаил Николаевич. — И как же вас зовут?

— Венера Хохломская. Это мой театральный псевдоним. А если по-простому — Варвара Хохлова. Можете просто Варя. А вы, простите…

— Разрешите представиться: Тухачевский, Михаил Николаевич. Тоже еду в Куйбышев. Но не по приглашению, увы, а по приказу.

— Так вы тот самый Тухачевский? — изумилась актриса.

— Тот самый.

— Боже, а я-то думаю: где же я вас видела? Но почему «увы», Михаил Николаевич?

— Потому что, согласитесь, в Москве все-таки лучше.

— Как знать, Михаил Николаевич, как знать…

— Вы одна?

— Одна.

— Не спится?

— Не спится.

— Значит, тоже переживаете?

— Разумеется, но не потому, что в Куйбышев. И не потому, что из Москвы.

— А почему же, если не секрет?

— Потому что казалось, что я нужна театру, что сроднилась с ним, что это мой дом. Теперь придется вживаться в чужой коллектив, а там неизвестно, как получится.

— Неужели нельзя было остаться в Москве? Ведь там театров не так уж и мало…

— Театров много, это верно, но командуют ими одни и те же люди. Если вы стали по каким-то причинам неугодны одному из них, места вам в Москве уже не будет… — Хохлова поиграла глазами, вздохнула: — Характер у меня скверный, Михаил Николаевич: терпеть не могу, когда во мне видят прежде женщину, а уж потом — актрису. Все оттого.

— У меня, как оказалось, характер не лучше.

Хохлова понимающе улыбнулась, глянула на Тухачевского большими серыми глазами, в которых он безошибочно угадал тоску одинокой женщины, предложила:

— Как вы насчет коньяку, товарищ Тухачевский?

— У вас есть коньяк?

— Стащила бутылку со стола: коллеги устроили проводы, как… как в последний путь. Думала: сяду в поезд, напьюсь. Одной — не получается. Как вы — если вдвоем?

— С удовольствием.

В купе Хохловой Тухачевский провел всю ночь. Вышел лишь под утро, воровато оглянулся по сторонам: вагон спал, никому не было дела до опального маршала.

Хотя близость с женщиной не избавила Тухачевского от переживаний, однако несколько притупила боль, сняла чувство подавленности. Женщины почти всегда действовали на него благотворно, хотя он не очень-то с ними считался. А эта Хохлова умна и деликатна. Хорошо, что он ее встретил. Есть надежда на долгую связь без особых обязательств. Случай, зато снимает кое-какие проблемы. Скажем, не надо пока вызывать из Москвы жену.

Ладно, опала так опала. Переживем. Буду работать… как вол. Подниму Приволжский округ на такую высоту, какая никому и не снилась. Пусть увидят, на что способен маршал Тухачевский. И буду работать над теорией будущей войны. Может, оно и лучше, что подальше от Москвы, от Сталина и Ворошилова, от назойливых друзей, которым мало армейских забот, им подай еще и политику. К тому же здесь будет больше самостоятельности… А скоростные танки — это, пожалуй, извращение некой генеральной линии в развитии бронетанковых войск вообще. Разве что для полицейских надобностей…

Не унывай, Михаил: твой Буцефал не застоится — не те времена.

Тухачевский развернуться в Приволжском округе не успел. Он даже ознакомиться с войсками не успел как следует. Недели через две в номер гостиницы, где он жил, постучал его порученец:

— Михаил Николаевич!

Тухачевский открыл глаза, несколько секунд смотрел в темноту, потом включил торшер, глянул на часы: четыре часа пятнадцать минут утра. В раме окна отблески ранней зари.

Проснулась Хохлова, потянулась, спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Спи, я на минуту.

Встал, накинул халат, прошел к двери, открыл. Перед ним стояло несколько человек в форме госбезопасности. Один из них, в звании майора ГБ, произнес:

— Вот ордер на ваш арест, гражданин Тухачевский. Прошу соблюдать спокойствие. Вы один?

— Н-нет.

— Впрочем, это не имеет значения. Мы должны произвести у вас обыск. Прошу пройти в номер.