Жернова. 1918–1953. Большая чистка

«Неужели это — все? — подумалось равнодушно и отстраненно. — Неужели Сталин лишь для того отправил меня в Куйбышев, чтобы легче было произвести арест?»

Обыск, одевание под пристальными взглядами чужих глаз, жалкая фигура Хохловой в углу дивана, шествие по тихому коридору гостиной, спуск по «черной лестнице» к «черному ходу», черная машина в тём… черном переулке, долгая езда в неизвестность, какой-то полустанок… ожидание поезда в мрачном помещении, провонявшем мышами… тесное купе… задворки Казанского вокзала… снова машина, езда по оживленной вечерней Москве, знакомое здание Лубянки, железные ворота, одиночная камера…

Глава 3

Таким наркома обороны маршала Ворошилова командующий Дальневосточным особым военным округом маршал Блюхер еще не видывал. Видел крикливым, бесшабашным, простоватым, растерянным и злым, веселым до непристойности, но чтобы таким подавленным, таким как бы не в себе — это впервые. Хотелось спросить, что случилось? Но знал: бесполезно. У них тут, в Москве, свои игры, свои правила, свои секреты. Что нужно — скажет сам, что не нужно — лучше и не знать.

— Вот, ознакомься, — буркнул Ворошилов и положил перед Василием Константиновичем красную папку. Сам встал, отошел к окну, стоял там, заложив руки за спину, раскачивался с пяток на носки и обратно.

Блюхер открыл папку. Прочитал страницу — ничего не понял. Тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли, стал перечитывать, стараясь вникнуть в смысл печатных строк, связать с тем, что знал. Из прочитанного понял, что несколько человек из высшего комсостава Красной армии во главе с маршалом Тухачевским обвиняются в заговоре против советской власти, в сговоре с германским генштабом, в предательстве и даже в шпионаже. Здесь же ссылки на источники внешней разведки, выдержки из западных газет и журналов, свидетельства секретных сотрудников НКВД. Ну и, как следствие предательства и буржуазного влияния, моральное разложение, увлечение женщинами, мещанскими удобствами, пьянство и прочие пороки.

Обилие фактического материала, подтверждающего обвинения, подавляло и оглушало. Вместе с тем была одна странность, не дававшая осмыслить прочитанное до конца, засевшая в мозгу, как ржавый гвоздь: хотя все данные выстроены в хронологическом порядке и вроде бы увязаны в одну неразрывную цепь, хотя указаны фамилии и когда, кто, что, где и с кем, однако во всем этом не было основательности и убедительности: цепь висела в воздухе и бутафорски бренчала. Как в театре. Подавляло — да, оглушало — да, но не внушало доверия. Ведь примерно такой же цепью связали когда-то и самого Блюхера с Сырцовым, председателем правительства РСФСР, попытавшимся создать подпольное правительство СССР, прочившего Блюхера на пост наркома обороны, хотя сам кандидат в наркомы ни сном ни духом не ведал о своем назначении. Нет ли и здесь, в случае с Тухачевским, чего-то подобного? И не пытаются ли его, Блюхера, снова втянуть в какие-то игры? Избави бог. После своего мнимого наркомства Василий Константинович вел себя предельно осторожно, стараясь избегать у себя в округе всякой групповщины и любых антиправительственных разговоров. Даже намеков на такие разговоры.

Закончив читать, Василий Константинович поднял голову и посмотрел на Ворошилова. Тот нервно разминал папиросу и шарил глазами по кабинету. Заметив, что Блюхер смотрит на него, спросил:

— Прочел?

— Прочел.

— И что скажешь?

— Не могу поверить. В голове не укладывается…

— А ты думаешь, у меня укладывается? Ты думаешь, у товарища Сталина укладывалось? Сколько к нам данных поступало и по линии ГРУ, и по линии НКВД, и по партийной линии, а все не верилось, все казалось, что ложь и клевета, что враги наши хотят поссорить партию с армией, подорвать нашу обороноспособность. Если бы не Ежов… Ягода — тот давал нам дозированную информацию, придерживал главное, выгораживал своих людей. В его сейфе обнаружены такие материалы, что волосы становятся дыбом, — захлебывался словами Ворошилов.

Василию Константиновичу даже показалось, что Клим спешит скорее сказать то, что обязан был сказать, но говорить ему ужасно не хочется.