Жернова. 1918–1953. Клетка

И Зинаиде стало так легко и просторно на душе, так она вдруг полюбила всех, сидящих в маленьком классе, что ей от радости захотелось то ли запеть, то ли заплакать. Она только теперь поняла то неистовое стремление Василия Мануйлова к ученью, как поняла и то, что он никогда не остановится и своего добьется, а Манька — она этого ничего не понимает. Если бы ее привести в этот же класс, если бы она послушала Ивана Спиридоновича… Но не приведешь, на аркане ее не затащишь в школу. Легко ли будет с ней Василию? Ох, не легко. Одной-то любви на всю жизнь не хватит. Вон и Аннушка Возницына… родила двойню, а школу не бросила, учится, боится отстать от своего мужа. И это правильно: мужу не должно быть скучно со своей женой, иначе он станет искать с кем поговорить на стороне. Или запьет. Мужики — они только с виду сильные да крепкие, а без бабы их сила ничего не стоит. Как вот без любви к родине. Это Иван Спиридонович верно сказал. Только в деревне он не жил, поэтому не знает, как мужика и бабу тянет к родным избам, выгонам да пажитям, лугам да перелескам, где прошло их босоногое детство. И ее, Зинаиду, тоже тянет, да только жизнь распоряжается по-своему, потому что вечно под соломенной крышей не усидишь…

— Ладушкина…

Зинаида вскинула голову, с недоумением глянула на учителя.

Соседка по парте, толкнула ее в бок, прошипела:

— Встань, тебя выкликнули.

Зинаида поднялась, одернула платье, пропела своим грудным голосом:

— Я — Ладушкина.

— Очень хорошо. Садитесь, пожалуйста.

И сквозь очки глянули на нее внимательные и очень печальные, очень, как показалось Зинаиде, одинокие глаза учителя русского языка и литературы.

"Тоже мне: учитель, а заглядывается", — подумала она неодобрительно.

Зинаида и села-то за первую парту только потому, чтобы парни на нее не оглядывались, а тут вот учитель — и туда же. Но на душе по-прежнему было легко и радостно, будто шла-шла по темному лесу, блуждая среди бурелома и болот, и вот вышла наконец на солнечную поляну, к людям. А люди-то все славные, хотя и чудные. И учитель новый тоже славный. А как он хорошо объяснил им, почему надо учиться. До этого Зинаида как-то и не задумывалась над этим. Да и учиться пошла с тоски и скуки. Но вот нашелся умный и знающий человек, и человек этот будто заглянул ей в душу и ей же самой показал, что у нее в душе делается. А не пошла бы в школу, так бы и не узнала.

Ах, молодец она какая, эта Зинаида, что пошла учиться! Право слово, молодец!

* * *

Но не один Иван Спиридонович, отдавший всего себя народному образованию, в тот учебный год впервые перешагнул порог школы рабочей молодежи, вытеснив из нее учителей-скороспелок, подготовленных на краткосрочных учительских курсах в основном для сельских школ, но ехать на село не захотевших. Эти учителя-скороспелки основательными знаниями не владели и более всего руководствовались в своей педагогической практике революционным самосознанием и непереваренным марксовым учением. Между тем строителям нового общества, как все более выяснялось на практике, нужны были знания основательные, широкие, нацеленные не только на мировую революцию, но и на решение повседневных научных, технических и экономических задач, стоящих перед государством рабочих и крестьян. Высшие учебные заведения страны уже не могли удовлетвориться полуграмотными абитуриентами, которых приходилось доучивать основам школьных знаний не только на первом, но и на втором и даже на третьем курсах, устраивать для этого дополнительные занятия, привлекая к ним все тех же старорежимных учителей. Поговаривали, что это несоответствие стало известно самому Сталину, и будто бы он сам распорядился заменить полуграмотных выскочек на настоящих учителей, не взирая на их политические воззрения.

Лишь бы учили тому, что требуется для построения социализма, учили хорошо, со знанием дела.

Глава 13

В начале ноября выпал снег. Полежал несколько дней и растаял. Ноябрьские праздники встречали без снега, но с морозными ночами. Лишь к полудню нехотя набирал силу сырой ветер с Балтики, приносил скудное тепло, запеленатое в серую рванину облаков, из которых сочился нудный мелкий дождь. Однако к вечеру сила ветра истощалась, он сворачивался, урча и позевывая, бездомным котенком в глухих подворотнях, небо разъяснивалось, на юго-западе подолгу плавилась в невидимых солнечных лучах багровая заря, густо высыпали звезды, меж ними сиротливо повисала тонкая прозрачная запятая нарождающегося месяца, по утрам звенел под ногами торопливых прохожих тонкий ледок.