Жернова. 1918–1953. Клетка

Игарка, низкорослый, кривоногий якут с круглым, плоским, похожим на днище сковороды с прилипшими к нему остатками жареного лицом, на котором жили лишь узкие щелочки детски любопытных глаз, ожидал Кривоносова у четвертого рудника.

На Игарке кожаные штаны и олений зипун, расшитый цветными нитками, у пояса большой нож-тесак с деревянной ручкой и нож поменьше — с костяной, за спиной кожаная сумка с деревянными заплечьями, винтовка-трехлинейка старинного образца, на ногах самодельные сапоги. Черные прямые волосы спадают на плечи сальными прядями, узкий лоб перехватывает кожаный ремешок с какими-то значками.

Игарке за пятьдесят, он давно, еще с дореволюции, служит проводником у геологов и картографов — это летом, зимой же охотится на пушного зверя. Род Игарки — род якутов оседлых; их поселок в пяти километрах от лагеря вниз по течению реки Студянки.

Начлага Мышляев еще вчера посылал к Игарке в поселок гонца, не очень-то надеясь на то, что Кривоносов в одиночку выследит беглецов и разделается с ними. Инструктировать Игарку нет нужды, он сам разберется, что к чему: ему не впервой. Он же и доложит, как вел себя взводный. А при случае может и кокнуть его, на что Мышляев намекнул, пообещав Игарке весь год снабжать его семью чаем, сахаром и табаком.

Кривоносов, подойдя к якуту, вежливо поздоровался, пожал узловатую морщинистую ладонь.

— Моя Мышляев посылай, моя приходи, — произнес Игарка, вынимая изо рта коротенькую трубку и обнажая крупные желтые зубы. Пояснил: — Моя зона не люби ходи, моя здесь жди. Ты моя говори, моя хорошо понимай.

Кривоносов в нескольких словах рассказал Игарке о цели их похода, о том, что идти придется долго и далеко. Игарка, слушая его, смотрел вдаль, сосал трубку и кивал головой.

— Надо, однако, маленько посмотреть, какой люди, — произнес он, выслушав Павла. — Каторга мало ходи, плохо ходи, много умирай. Игарка каторгу много лови, много стреляй. Становой патроны давай, водка давай, табак давай, чай давай, бабам тряпка давай, — Игарка хорошо живи.

— Становых давно нету, — попытался поправить Игарку Павел.

— Становой, однако, всегда есть. Мышляев становой есть, ты мало-мало становой есть, много всякий становой-начальник есть. Игарка — один есть. Ходим, пожалуй.

И они пошли. Игарка шел впереди, шел вроде не очень быстро, но Павел, и сам много походивший по тайге и горам, оценил его экономную походку по достоинству.

Вскоре они достигли болота, вышли к перешейку, который четыре дня назад пересек Плошкин, здесь Игарка уверенно свернул направо и пошел по следам Плошкина.

В осиннике и Павел заметил следы, то есть следы человека, безоглядно продиравшегося сквозь заросли, ломая ветки и обдирая мох. Выбравшись из болота, следы пропали, однако Игарку это не остановило.

В том месте, где совсем недавно бил родничок, теперь высохший, и где Плошкин обнаружил след солдатского сапога, Игарка опустился на колени, отколупнул кусочек затвердевшей почвы, помял заскорузлыми пальцами, с уверенностью произнес:

— Однако, четыре дни каторга ходи. — И показал четыре пальца. Уточнил: — Два каторга ходи.

Две сойки встретили их суматошным криком, проводили до самой поляны, откуда Игарка, не задерживаясь, двинулся вверх, к густому пихтовнику. Впрочем, трупную вонь оба учуяли еще на подходе к поляне, и казалось, что сойки об этом их как раз и предупреждали.

Особенно вонял труп в солдатском обмундировании. Другой, судя по всему, умер недавно, но и от него тоже несло. Отчего умер — непонятно, торопливый осмотр на этот вопрос не ответил. Трупы кишели муравьями.

— Однако, сама помирай, — произнес Игарка. И добавил с уверенностью: — Плохо каторга помирай. Другой каторга его здесь положи, сам уходи.

У Павла с собой маленькие фото всех одиннадцати сгинувших членов плошкинской бригады, так что ему не составило труда определить, что перед ним Пакус Л. Б., статья пятьдесят восьмая, сорока девяти лет отроду, болен туберкулезом легких, бывший следователь ОГПУ по особым поручениям, закоренелый троцкист и сионист.

Второй оказался беглым с Севостьяновских рудников, отстоящих от Шебалинского на добрых триста верст к северо-востоку. Лицо его было изъедено, но на руках и на теле обнаружились своеобразные наколки. По ним Павел и определил вора-рецидивиста по кличке Капуста, ориентировку на которого разослали по всем зонам еще с месяц назад. Павел знал, что Капуста вооружен, следовательно, кто-то, убив Капусту, завладел его оружием. Скорее всего, сам Плошкин, потому что другие из его бригады не имели такой боевой биографии.

Ну, вооружен и вооружен — на Павла это особого впечатления не произвело: не впервой ему встречаться в тайге с вооруженными преступниками.

С помощью Игарки он снял с обоих отпечатки пальцев в специально приготовленный им для этого блокнотик. Пальцы покойников муравьи уже изрядно попортили, так что отпечатки получились не очень четкими. Ну да спецы разберутся.