Жернова. 1918–1953. Клетка

Замирая время от времени, издавая хриплые крики и вслушиваясь в ответные звуки, Игарка добрался до древостоя, пощаженного огнем, вдоль опушки поднялся вверх, ему даже откликнулась настоящая рысь с противоположного хребта, но человек ничем себя не выказал. Он или ушел, или не поддался на Игаркины ухищрения.

И Игарка вернулся к Кривоносову.

— Однако, дождик будет, — тихо сообщил Игарка, будто специально ходил узнавать у кого-то погоду. И добавил бесстрастным голосом: — Дождик — хорошо, каторга плохо ходи, много следы делай, мало смотри, мало слушай. Совсем пропадай.

Костра они разжигать не стали, поужинали сухарями с икрой и сушеным мясом и, укрывшись брезентовым дождевиком, уснули чутким звериным сном.

* * *

Пашка Дедыко и Димка Ерофеев ушли совсем недалеко от того места, где они расстались с Плошкиным. Они продрались через кедровник, перевалили через хребет, и тут Пашка остановился и выжидательно оглянулся назад. Димка тоже остановился, но смотрел вниз, смотрел с неуверенностью и тоской. Ниже лежали зеленые поляны, из травы торчали огромные валуны и острые выступы скал, до леса вообще было еще шагов триста-четыреста, он чернел непроницаемой шкурой какого-то огромного лохматого зверя, притаившегося за скальными наростами, медленно погружающегося в туман. Самому погружаться в этот туман, казалось Димке, все равно, что шагнуть в ледяную воду во время ледохода.

Как всегда в трудные минуты Димка почувствовал низ живота и тупую боль в изуродованной пипиське. Идти ему никуда не хотелось, хотелось лечь прямо вот здесь, на открытом месте, а там будь, что будет, потому что смысла в движении в неизвестность он теперь, после всего пережитого, не видел никакого.

Пашка потоптался на месте и вдруг заявил, что дальше не пойдет, потому что если дядько Сидор вступит в бой с энкэвэдистами, то ему может понадобиться помощь.

— Да какая от нас помощь? — без особой уверенности попытался вразумить товарища Димка Ерофеев, увидев в предложении товарища еще большую опасность, чем в движении вперед. — У нас и оружия-то нету. Не с лопатой же против винтовки — даже смешно.

— Ничого, — упрямо стоял на своем Пашка. — Дядьку Сидора могуть поранить… Що тоди? Вин усих энкэвэдистов порешит, а його поранят, ось мы йому и споможимо. Ни, ты як хочешь, Дмытро, а я дальш нэ пиду.

Димка не стал спорить: ему было, в сущности, все равно. К тому же он понимал, что если они не смогли вместе с бывалым Плошкиным уйти от погони, то вдвоем с Пашкой им не уйти и подавно. Его охватило такое же тупое равнодушие, какое он испытал после подписания бумаги с признанием своей вины, страшась новой встречи с Сонькой Золотой Ножкой. Он мотнул головой и затравленно огляделся, будто Сонька притаилась где-то поблизости.

И они остались, предварительно найдя себе укромное местечко под корнями старой, искривленной ветрами сосны, которая, как оказалось, прикрывала довольно вместительную каменную нишу.

Солнце с их стороны еще светило во всю, когда до них долетели раскаты двух выстрелов, после которых установилась мертвая тишина, так что казалось, что дело не в тишине, а в том, что они оглохли сами, и Пашка, будто проверяя себя, время от времени запускал в ухо палец и с ожесточением вращал его там.

Парни сидели в своей норе, чутко вслушивались в тишину и таращились во все глаза сквозь переплетение корней в ту сторону, где едва заметная звериная тропа выбиралась из кедровника и, попетляв по разнотравью среди валунов и острых выступов скал, ныряла в пихтовые заросли. На этой тропе должен показаться либо Плошкин, либо преследователи.

Но не показывался никто. Пылали в закатном огне скалы, тлел кедровник, какие-то птицы бесшумно проносились в неподвижном воздухе, а из кедровника текли осторожные звуки непонятной жизни: то возня, то писки, то потрескивание веток.

Вот уж и совсем стемнело, а Плошкин все не шел и не шел. Чтобы самим отправиться на его поиски в такой темноте, не могло быть и речи. И парни, устав от ожидания и тревог, уснули, прижавшись друг к другу, как два горных сурка, прячущиеся от орла.

Глава 31

Едва небо посветлело, как Игарка бесцеремонно растолкал Кривоносова.

Сыпал мелкий дождь. Тайга пробуждалась. Пробовали свои голоса птицы, стучал дятел, прямо над головой парил орел, описывая круги, снижаясь все ниже и ниже, но, заметив внизу шевелящихся людей, резко отпрянул в сторону и пропал из глаз.

Где-то поблизости прокаркал ворон.

Игарка высунулся из лощины и, не поднимая голову выше травы, осмотрелся: никакого движения. Было ясно, что орел и ворон проявили любопытство именно к ним. И пусть. Вряд ли каторга, если он где-то поблизости, придаст этому значение. Однако он, скорее всего, ушел, иначе орел в первую очередь заметил бы его: Игарка был уверен, что люди чужого народа не могут так знать тайгу и так в ней укрываться, как это делают ее исконные жители, да еще так, чтобы он, опытный охотник и следопыт, этого не заметил. Нет, конечно, встречаются и среди русских неплохие охотники, но куда им до Игарки.