Жернова. 1918–1953. Клетка

Однако по ночам, отрывая у сна час-другой, Генрих Григорьевич любит повозиться с порошками и настойками, кореньями и листьями ядовитых растений, которые ему присылают со всех концов Союза. И даже из-за рубежа. Из всего этого он составляет различные смеси, которые могли бы убивать человека в течение строго отпущенного времени. Есть у него и книги старинных и даже древних рецептов на этот счет, в том числе и буддийские, в которых закодированы секреты древних магов и чародеев. За этими книгами Генрих Григорьевич снаряжал специальную экспедицию в Тибет; этими книгами он иногда зачитывается так, как в детстве не зачитывался романами Майн-Рида. Нет ничего удивительного: раньше человек до всего доходил своим умом, опытом предков, наблюдением за жизнью животных и растений, перенесением этих наблюдений на человека, а не химическими опытами и потрошением крыс и собак. С человеком-то — оно надежнее.

Ах, как далеко осталось позади милое детство! Сколько мечтаний и не по годам трезвых расчетов! А какие муки искушения испытывал юный Енон, глядя на стеклянный шкафчик с броской черной надписью: Яды!!! — именно с тремя восклицательными знаками. Все его детские и юношеские мечты были так или иначе связаны с этим шкафчиком. То он мысленно подсыпал яд в чай своему гимназическому однокашнику, которого предпочла обожаемая Еноном Соня Кац, дочь состоятельного кожевника; то травил мышьяком батюшку, преподававшего в начальных классах закон божий, и только за то, что ему, Енону Иегуде, приходилось врать, будто он верит в Исуса Христа, в то время как верил он в еврейского бога Яхве; то подсыпал белену в порошки от печеночных колик, которыми страдал околоточный надзиратель, регулярно принимавший подношения от отца; то, пробравшись на царскую кухню, в грибной соус добавлял толченую бледную поганку. И всегда в своих мечтах Енон присутствовал при кончине отравленных им людей, с наслаждением созерцая их предсмертные судороги.

Мечты, мечты… Но зато собак и кошек Енон потравил несчетно. А однажды…

Однажды, отпуская вместо отца лекарства, всыпал в порошок от кашля несколько мельчайших крупинок цианистого калия: очень уж не понравилась ему физиономия пациента, покрытая угрями, с выпирающими гнилыми зубами. Вручив ему порошки и взяв деньги, с любопытством смотрел, как тот выходит из аптеки, как трубно сморкается за окном, зажимая ноздри пальцами. Но едва пациент скрылся из виду, Енона охватил панический страх, он выскочил на улицу без пальто, кинулся догонять, крича, скользя и падая на наледях. Догнал, забрал порошки, вернулся в аптеку, выдал новые, долго извинялся, ссылаясь на головную боль и недомогание, а в результате заработал искреннюю благодарность кривозубого и полтину в награду.

С тех пор Енон ни разу не повторил попытки отравления, но мечтать об этом не переставал никогда. Мечты осуществились лишь в середине двадцатых годов, когда он стал вторым заместителем Дзержинского и перебрался на Лубянку.

Теперь под непосредственным руководством товарища Ягоды работает множество людей в различных медицинских учреждениях, работает под подписку о неразглашении, используя новейшие достижения отечественной и зарубежной фармакологии и токсикологии. Они тоже создают всякие препараты, с помощью которых… Дело в том, что не всех врагов можно арестовать и притащить на Лубянку: слишком далеко забрались, руками не так просто дотянутся; наконец, не всех врагов нужно арестовывать, судить и ставить к стенке. Можно избавиться и по-другому — тихо и незаметно, то есть в зависимости от обстоятельств и личности самого врага.

Одного классового врага целесообразно, скажем, убить мгновенно и без лишнего шума, подсыпав в вино или в щи определенный препарат без вкуса и запаха; другой классовый враг, наоборот, обязан угасать медленно, но верно. При этом патологоанатомы должны определить, что Некто — так внезапно или, наоборот, после продолжительной болезни — отбросил копыта не иначе как от какой-нибудь распространенной инфекции. Обмануть даже самое искушенное медицинское светило — что может быть интереснее, увлекательнее, возвышеннее для человека, знающего толк в таких деликатных делах! И многие враги советской власти, как притаившиеся здесь, в Союзе, так и окопавшиеся за рубежом, обязаны своей медленной и мучительной или, наоборот, быстрой и безболезненной смертью главе карающего органа государства диктатуры рабочих и крестьян.