Читаем Жернова. 1918–1953. Клетка полностью

А днем раньше умер Менжинский.

Бывшего председателя ОГПУ хоронили со всеми воинскими почестями, гроб несли товарищи по службе, Генрих Ягода — впереди всех.

Через месяц было официально объявлено о реформировании ОГПУ, создании НКВД и назначении на пост наркома новой государственной структуры товарища Ягоды.

Глава 8

Иосиф Иосифович Смидович, замначлага по организации труда и воспитательной работе среди заключенных Березниковского спецлага, еще более округлившийся и обрюзгший от обжорства и пьянства, полулежал в своей квартире на диване среди высоких подушек, одетый в шелковый просторный халат, курил кальян, блаженно щурился и сопел.

В ногах у него сидела женщина с прямыми черными волосами, смуглым телом, едва прикрытым шелковой прозрачной рубашкой — тридцатипятилетняя еврейка по имени Сруля с филологическим образованием, бывшая жена троцкиста Абрама Абрамсона. Срулю Иосиф Иосифович держит возле себя больше для души, чем для тела. С нею он говорит о возвышенном, она читает ему стихи собственного сочинения, а также Мандельштама, Пастернака, Биляка, Уткина и других поэтов-евреев. Иосиф Иосифович, слушая стихи, часто плачет. Иногда навзрыд. Но не потому, что стихи очень уж хороши, — Иосиф Иосифович в стихах ни бум-бум, — а потому, что где-то есть другая жизнь, которой он не знал и не узнает, где-то люди живут по-другому, как мог бы жить и он сам.

Сегодня Сруля читает новую книгу стихов Эдуарда Багрицкого. Стихи о революции, гражданской войне и о месте во всем этом евреев. Сильные стихи, берут за сердце. Может, поэтому Иосиф Иосифович поперхнулся дымом кальяна и закашлялся.

Сруля умолкла, с гадливостью отвернулась и с тоскою уставилась в окно, за которым шла непонятная и страшная жизнь.

Прокашлявшись и выпив квасу, Иосиф Иосифович попросил:

— Прочти-таки еще раз с того уже места, где он дал ей деньги: я чтой-то не врубился, таки завалил он ее на постель или нет.

Сруля снова уткнулась в книгу, и в комнате зазвучал ее хрипловатый равнодушный голос:


Я швырнул ей деньги,Я ввалился,Не стянув сапог, не сняв кобуры,Не расстегнув гимнастерки.Я беру тебя за то, что робокБыл мой век, за то, что я застенчив,За позор моих бездомных предков,За случайной птицы щебетанье!Я беру тебя, как мщенье миру,Из которого не мог я выйти!Принимай меня в пустые недра,Где трава не может завязаться,Может быть мое ночное семяОплодотворит твою пустыню…


— Вот-вот, то же самое было уже и у меня, — перебил Иосиф Иосифович Срулю. — Один к одному. Вот так же в Одессе, когда я был еще пацаном, по Дерибасовской фланировали русские барышни… с зонтиками, собачками… Они таки с презрением смотрели на нас, еврейских пацанов. Может, поэтому я и стал вором… А кто-то стал комиссаром и чекистом, как этот Багрицкий, а бывшие дворянки — проститутками. Их таки уже можно было брать, не снимая сапог… Какое было время! А! Какого мы им давали-таки жару! — воскликнул Иосиф Иосифович. — А теперь что? Твой Абрам роет уже золото в рудниках, ты сидишь здесь с бывшим вором, и мы оба упиваемся забытой радостью. А что уже нас ждет впереди? То-то и оно, что никто таки этого уже не знает. — И крикнул в другую комнату: — Варька! Шагай сюда, почеши мне спину!

В комнату вошла тоненькая девушка в цветастом сарафане, с толстой русой косой, опустившейся с плеча на грудь, остановилась на пороге. Варька — она из дворянок, что всегда притягивало бывшего вора своей таинственной кастовостью, как притягивало когда-то автора стихов. Она дерзка, своенравна — и это пока нравится Иосифу Иосифовичу. Со временем, он знает, дворяночка обломается и будет как все, кто входил в эти комнаты до нее.

Родители этой девицы, — из какого-то там понимания русского патриотизма, безусловно дурацкого и даже идиотского, — решили вернуться в Россию из эмиграции. Им дали пожить на свободе с годик, потом отца, бывшего офицера, послали валить лес в Сибирскую тайгу, мать отправили в казахские степи, семнадцатилетнюю дочь — в Березники, на поселение. Смидович взял девицу в свою канцелярию, устроил ей полное медицинское освидетельствование, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу, а через недельку затащил в постель, предварительно вымыв в бане и накормив самыми изысканными яствами. Дворяночка долго брыкалась, плакала, но помогла Сруля, логически доказав девчонке, что у нее нет выбора.

Варька чешет жирную спину Иосифа Иосифовича и, плотно сжав губы, смотрит в окно. В голове ее пусто от безысходности и давно выплаканного горя. А в голове Срули звучат строки из собственных стихов, которые она никому не прочтет:


Перейти на страницу:

Все книги серии Жернова

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века