А Иосиф Иосифович не успел. Оглянуться он не мог по причине тучности и почти полного отсутствия шеи, поэтому медленно и неуклюже повернулся на вскрик и шум, открыл рот, попятился, споткнулся о шпалу, попал ногой меж основных и запасных рельсов, на него налетел вагон, смял, поволок, зацепив какой-то железякой за штаны, и через несколько секунд от бывшего одесского вора по кличке Смит, которого так высоко вознесла советская власть, остались лишь бесформенные куски мяса, разбросанные вдоль колеи на расстоянии в добрую сотню метров.
Похоронили Иосифа Иосифовича Смидовича без всяких почестей. Его останки сложили в старый ящик из-под электрических изоляторов, ящик поставили на тачку, все те же двое зэков в сопровождении четверых охранников вывезли ящик за пределы зоны, долго шли по утрамбованной дороге среди развороченной земли, торчащих там и сям обломков стволов деревьев, преющих и гниющих куч веток. Наконец добрались до глубокой, узкой и длинной ямы, похожей на братскую могилу, чем собственно она и была: из ямы пованивало, над ней роились большие зеленые мухи, там и сям лохматыми комочками взлетали трясогузки, хватали мух на лету и с полными клювами исчезали в кустарниках, откуда слышались громкие крики прожорливых птенцов.
Зэки сбросили ящик в яму, принялись засыпать его тяжелой супесью. Охранники неподвижными истуканами торчали сзади, над их головами плавал папиросный дым. Позевывали. Морщили носы.
Зэки закончили кидать, оглянулись. Два охранника нехотя отделились от остальных, подошли, заглянули, задержав дыхание, вниз. Один махнул рукой: хватит, мол. Другой забрал у зэков лопаты…
Почти одновременно раздались два выстрела, будто кто-то тяжелый и неуклюжий, пробираясь по бурелому, наступил на сухую и толстую ветку. Порскнула в чащу подлеска стайка трясогузок; с полусухой сосны снялся коршун, взмахнул лениво крылами, поймал воздушный поток и закружил в нем, набирая высоту…
Двое молодых охранников кидали вниз бурую землю, тихо матерились. Снизу послышался булькающий звук, один из кидающих заглянул в яму.
— Кажись, один ще живый, — тихо произнес он и посмотрел на тех, что курили в сторонке.
— Чего встали? — сердито спросил один из курящих? — Кончайте быстрей, а то тут дышать нечем.
— Так я ж и кажу, товарищ командир отделення, шо один, сдается мэни, вроде як живый.
Старший бросил окурок, задавил его сапогом, вынул из кобуры наган, крутнул барабан, пошел к яме. Остановившись у края, заглянул вниз.
— Который?
— Ось цей, якый справа.
Снова кто-то тяжелый и неуклюжий наступил на сухой сук. И еще раз. И еще. К трупной вони добавилась острая вонь сгоревшего пороха.
Охранники возвращались в зону потные и злые. Скорее всего потому, что пришлось катить тачку с двумя совковыми лопатами, которые числились за караульным взводом, имели жестяные инвентарные номера и представляли для государства несомненную материальную ценность. Катать тачки на одном колесе караульщики явно не умели, получалось это у них неуклюже, тачка все время норовила завалиться набок.
Между тем смерть Смидовича никак не повлияла на работу Березниковского химкомбината, крупнейшего в стране, а это лишний раз доказывало, что незаменимых людей не бывает.
Вечером от станции, почти не изменившейся с тех пор, как здесь три года назад побывали Алексей Петрович Задонов и Ирэна Яковлевна Зарницына, строго по расписанию отошел пассажирский поезд. В нем, в разных вагонах, уезжали в Москву двое молодых людей, чем-то очень похожих друг на друга. И не только совершенно одинаковой одеждой.
Эти молодые люди сразу же забрались на верхние полки и проспали до самой Москвы. Видать, высыпаться им приходится не так уж часто.
Глава 9
Некогда грозная турецкая крепость, башни и стены которой в давние времена возвышались над морем, опасливо вглядываясь в его безбрежную даль черными бойницами, принюхиваясь к утреннему бризу жерлами бронзовых пушек, давно превратилась в развалины. Стены и башни ее вершок за вершком целое столетие опускались вместе с берегом в море, на практике доказывая, что в мире нет и не может быть ничего застывшего и постоянного. Море наконец вплотную подобралось к замшелым гранитным глыбам и теперь добивало своими волнами то, что пощадили длительная бомбардировка и взрыв пороховых погребов.
Сегодня море лениво облизывает пустынный песчаный берег, на котором приютился маленький поселок Адлер. Прозрачные волны с легким вздохом перебирают блестящие камушки и раскачивают зеленые космы водорослей, в которых прячется мелкая рыбешка и суетливые рачки. Вдалеке, у самого горизонта, неподвижно висит между синей водой и зелено-голубым небом косой розовато-белый парус рыбачьего баркаса. На самом деле парус совсем даже не белый, а то ли зелено-серый, то ли серо-зеленый, с большими, почти черными, заплатами, но отсюда, с берега, освещенный ярким утренним солнцем, он кажется белым и дразнит неведомыми странами и островами, хотя баркас не уходит в море дальше, чем на пять-шесть километров.