Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

— Прежде всего, — начал Хрущев более уверенно, потому что на предыдущей работе уже кое-чему научился и кое с какими неувязками столкнулся. — Прежде всего надо навести порядок в строительстве вообще и промышленных предприятий, в частности. Здесь мы имеем множество разных мнений, норм и инструкций, которые только мешают нормальной работе. Все это надо пересмотреть, привести к единой системе, понятной каждому рабочему. Второе — промышленность. Здесь то же самое. Нет правильных норм выработки, тарифных ставок, нет специализации и налаженной кооперации между предприятиями. Каждый завод, каждая фабрика для своих нужд производят все: от гвоздей до машин. Каждый варится в своем соку. Хорошего качества труда от этого мы не получим. Да и количества тоже. Третье — рабочие кадры. Нужна единая система подготовки рабочих кадров. Четвертое — ударничество! Только на основе коммунистической сознательности мы можем двигаться вперед семимильными шагами. Мы должны усилить идеологическую работу среди нашей молодежи, выковывать из нее решительных сторонников социализьма и коммунизьма, борцов за дело партии Ленина-Сталина. Я не стану перечислять другие проблемы: их много. И большинство из них выходит за рамки районного масштаба. Но с помощью горкома и обкома партии, с помощью Цэка и всей московской партийной организации мы эти задачи решим. А решим эти задачи, решим и остальные.

В зале раздалось несколько хлопков. Хрущева они взбодрили. И он продолжил:

— Мы должны с большевистской решительностью вести преобразования в нашем районе не только на промышленном уровне, но также в жилищном и гражданском строительстве. Мы должны преобразовать наш район в часть города-парка, где трудящемуся человеку будет жить приятно и удобно. Горком партии поставил перед москвичами задачу превратить Москву в лучшую столицу мира, и мы должны все вместе работать в этом направлении денно и нощно. И, наконец, последнее… А может, первое по важности. Да, правая оппозиция разгромлена. Но сторонники Бухарина существуют, никуда не делись. Мы должны решительно выявлять противников курса нашей партии на коммунистическое строительство, выявлять и искоренять их как сорную траву. В этом я вижу нашу общую задачу. Эту задачу ставит перед нами товарищ Сталин. И мы должны соответствовать ее историческому значению.

Захлопали громче.

Каганович наклонился к ведущему собрание, что-то сказал. Тот кивнул головой.

Хрущев вытер платком взопревшее лицо, отпил из стакана воды, смелее глянул в зал, различая в нем теперь каждое лицо и даже выражение на каждом лице. Похоже, он все-таки переломил отношение к себе членов райкома в лучшую сторону.

— Кто за то, чтобы товарища Хрущева ввести в состав бюро Краснопресненского райкома партии? — вопросил ведущий собрание товарищ Крепухин. — Кто против?.. Воздержался?.. Кандидатура товарища Хрущева принимается единогласно.

Домой Никита Сергеевич вернулся поздно, однако в отличном расположении духа.

— Вижу, вижу, что все прошло хорошо, — встретила его Нина Петровна на пороге квартиры с теплой улыбкой на широком лице.

— Хорошо не хорошо, а избрали, — сообщил Хрущев сварливо, однако не без гордости. — Но это полдела. А вот работать на этой должности… И район я знаю плохо, а городское хозяйство так вообще. Вот и получается: ехал за знаниями, а попал опять на политическую должность…

— Ничего, Микита, научишься, — заворковала жена, помогая раздеться. Она слишком хорошо знала своего мужа, чтобы принимать все его слова за чистую монету. — Ты, главное, не чинись. И к инженеру прислушайся, и к ученому, и к рабочему тоже. Глядишь, и лучше других все знать будешь. Потом они же к тебе и придут за советом.

— Да я уж стараюсь. А все равно боязно: вдруг как не получится.

— Сам же говоришь: лошадь сердится на воз, а тянет. Главное, не оступаться, а там, бог даст, все и наладится.

— Дай то бог, дай то бог, — пробормотал Никита Сергеевич. — А ничего другого и не остается, как тянуть, моя дорогая женушка.

— В том-то и дело. И тебе мой совет: держись за Кагановича. Все эти Молотовы, Ворошиловы, Якиры только с виду знающие и умеющие, а копни поглубже — и нет ничего, кроме махания саблями. Ты их остерегайся. А Лазарь Моисеич, он человек не простой, он нутром чует, что и куда. Вот за ним и тянись, за Лазарь-то Моисеичем. И не прогадаешь.

— Да я и то — тянусь. Но у Лазаря такие грандиозные планы относительно преобразования Москвы, что, боюсь, мне за ним будет трудно угнаться. Он решил и метро в Москве строить, и весь центр города реконструировать, заводы и фабрики подвергнуть модернизации… — у меня даже слов таких в запасе нету, какими он кидается. К тому же у меня такое ощущение, что за каждым моим шагом следит не только он, а еще и сам товарищ Сталин. Следит и решает, так ли я делаю или не так. И ужасно боязно, если он решит, что не так.