Жернова. 1918–1953. После урагана

Микола Жупан переступил порог ее комнаты восьмым или девятым. Он прикрыл за собой дверь и в полумраке разглядел белое тело учительницы, распростертое на кровати, слабо освещенное горящей в углу возле иконы лампадкой. Руки и ноги женщины привязаны рушниками к спинкам железной кровати, под зад подсунута подушка. Подушка и голые ноги женщины измазаны кровью, и Микола догадался, что у женщины месячные. В такую интересную пору он никогда свою жену не трогал. Но перед ним лежала не жена. К тому же он давно не имел бабы, они ему снились по ночам, обязательно голые, но почему-то ни разу во сне он не мог добиться своего, всегда что-то мешало, и так было тяжко просыпаться, не удовлетворив желания. И вот она, баба, не во сне, а наяву.

Раздумывать было некогда: своей очереди дожидалось еще несколько человек. Микола поспешно снял с себя пояс, на котором болтались две гранаты, нож и сумка с рожками для автомата, скинул короткий кожух, спустил штаны и полез на учительницу.

Едва он дотронулся до ее белого тела, как по нему прошла судорога, учительница открыла глаза, повернула голову, взгляды их встретились, и Микола, смутившись отчего-то, пробормотал:

— Ничого, дивчина, потерпи трохи, я швидко.

Учительница застонала и снова отвернула голову в сторону. Из угла ее рта потянулась тоненькая струйка крови. Микола рассмотрел наконец, что губы у нее разбиты, и, пожалев, углом простыни отер ей рот. Она мотнула головой, прохрипела:

— Бандиты! Убийцы! Сволочи! Ненавижу! Не-на-ви-жу-у! И вам, выродкам, смерти лютой не избежать! Не избежать… не избежать…

Что-то еще она бормотала, мотая головой из стороны в сторону, пока Микола, снедаемый тоской и жалостью, делал свое дело, стараясь не слишком налегать на учительницу и не смотреть ей в лицо…

После Миколы к учительнице пошел Петро Грач, кривоногий горбун, злой до бабского роду. Он и в отряд-то попал только потому, что до смерти изнасиловал какую-то малолетку, которая умерла от потери крови. О Граче поговаривали, что он с бабами ведет себя как-то не так, как положено от природы. Грача не хотели пускать по выпавшему ему жребию, нехай бы шел последним, но связываться с ним опасно: силы он неимоверной, и ему убить человека — раз плюнуть.

Скоро из комнаты стали доноситься громкие стоны учительницы, потом раздался дикий рев Грача, затем жуткие крики женщины. Когда Микола вслед за другими протиснулся в дверь, он увидел Грача со спущенными штанами, полосующего одной рукой тело учительницы ножом, а другой, сквозь пальцы которой сочилась кровь, зажимающего себе нос.

Выяснилось, что дурень, забравшись на учительницу, полез к ней целоваться, и она вцепилась зубами в его толстый и бугристый, как кукурузный початок, нос и почти откусила его у самого основания. Еле вырвавшись, он стал избивать ее огромными кулачищами, а потом, схватив нож, принялся резать ее тело.

Учительница умирала трудно. Кто-то, сжалившись над ней, выстрелил ей в голову…

А над Миколой Жупаном сжалиться некому. И ни бог, ни дева Мария его не услышат, потому что грешен. Уж не учительница ли напророчила ему такую лютую смерть? Грач тоже мучился перед смертью месяца два, пока лицо его не пошло трупными пятнами и не сожрал его антонов огонь. Из тех, кто побывал тогда в комнатенке учительницы, в живых осталось трое: Крыль, Вайда да Микола Жупан. Вот пришел и его черед, а скоро отольются, видать, слезы учительницы и на остальных.

Адская боль снова схватила тело Миколы железными когтями.

— Иисусе великий и святый! Пошли мне смерти! — промычал Микола Жупан, теряя силы.

На этот раз сердце его не выдержало и остановилось: внял-таки Христос его последней молитве.

Снова в кромешной тьме завел свою песню сверчок, заскреблась мышь, смачно шлепнулся на пол сгусток крови, с потолка просыпалась струйка сухой земли…

Глава 11

— Товарищ капитан! — раздался громкий шепот радиста. — Васильчиков передает, что мимо него прошла группа людей… человек пятнадцать.

— Ну, слава богу! — облегченно вздохнул Обручев. И тут же обратился к Красникову: — Что ж, капитан, командуй! Бери дело в свои руки.

Красников кивнул головой, произнес:

— Всем приготовиться!

Послышалось жужжание аппаратов и сдавленные голоса телефонистов, повторяющих команду. Через несколько секунд все стихло, а слабые попискивания и шорохи рации лишь подчеркивали наступившую напряженную тишину, да зеленый огонек сигнальной лампочки на ее панели мерцал в кромешной темноте, как волчий глаз.

Сообщение сержанта Васильчикова означало, что банда идет по дороге в направлении развилки, а поскольку Васильчиков находится от дота километрах в двух, то банду надо ждать примерно через полчаса. Если она не свернет в сторону. А свернуть она может только по руслу ручья, но там и днем-то пройти не так просто из-за поваленных деревьев, а ночью — и говорить нечего. Все же, на всякий случай, в русле ручья поставили три противопехотные мины. Так что если свернут, то минут через пять об этом станет известно.