Жернова. 1918–1953. После урагана

— П-пп-почему я? — растерянно пролепетал Задонов. — К тому же это не входит в мои функции. Я сейчас позову солдат, они и сделают…

— Значит, девятнадцатилетнего мальчишку хотите сделать убийцей? Хотите сделать соучастником преступления? Вы, заместитель командира роты по политической части, хотите, чтобы о нас потом говорили, что мы, коммунисты, хуже фашистов? Вы этого хотите вместе с этим… с вашим… как его там… Лизуном? И вам не стыдно, лейтенант? Ведь вы, насколько мне известно, сын писателя Алексея Задонова! Как же вы потом будете смотреть в глаза своему отцу? — И, обращаясь к Красникову: — А вы, капитан Красников, почему молчите? Или тоже руки чешутся пострелять?

— Капитан Обручев! — зло, сквозь зубы процедил Красников.

— Что — капитан Обручев?

— Вы не имеете права разговаривать со мной в таком тоне! Я вам не мальчик! Я — тоже офицер и понятие об офицерской чести имею не менее вашего! Раненых никогда не пристреливал и никогда этого не сделаю!

— Ну-ну, — усмехнулся Обручев и пошел дальше.

Среди пятнадцати обнаруженных ими тел, живы были только четверо. Но ни среди мертвых, ни среди раненых не было ни Крыля, ни Жупана. Закончив осмотр, Обручев предложил:

— Теперь пойдемте посмотрим, что у нас произошло во второй линии, — и решительно, не оглядываясь, зашагал по дороге.

Красников, помедлив, пошел за Обручевым. Ему хотелось что-нибудь сказать своему замполиту, посоветовать, помочь, ободрить. Красникову было жаль этого славного парня, он понимал, в каком дурацком положении тот очутился, но он и сам не знал, как выпутываться из этой истории, решив отложить окончательное решение на потом.

Когда они с Обручевым прошли метров сто, их встретил старший сержант Воловцев и доложил, что убит еще один бандит, похоже — сам Михайло Крыль. А один все-таки сумел вырваться и уйти.

Офицеры пошли смотреть убитого.

Глава 12

Лейтенант Задонов шагнул было за капитанами, но какая-то сила удержала его на месте. Он стоял, сжимая в руке ребристую рукоятку пистолета, и растерянно смотрел в спину удаляющимся офицерам. Ни один из них не подумал оглянуться, предложить помощь, что-то посоветовать, хотя оба отлично знают, что не лейтенант Задонов придумал «не брать пленных», что он такой же исполнитель, как и они сами. Ну ладно бы этот белобрысый особист, а то ведь и капитан Красников — уж он-то не имеет права бросать своего заместителя.

Задонов смотрел вслед удаляющимся офицерам и не знал, как их остановить.

Из-за стены густого кустарника позади дота кто-то методично выпускал вверх осветительные ракеты. Они с шипением, оставляя за собой дымный след, достигали определенного предела, на какое-то время зависали там, разгорались, а потом, сперва медленно, но все больше разгоняясь, скользили вниз, и так же быстро разбегались по сторонам черные тени, чтобы через мгновение слиться с чернотой ночи. В предчувствии этой черноты хотелось зажмурить глаза и сделаться маленьким-маленьким, не выше травы. Но не дав окончательно потухнуть одной, взлетала новая ракета — и все повторялось сначала.

Задонов вспомнил изучающий, но в целом равнодушный взгляд полковника Лизунова, услышал его доверительную интонацию, вспомнил собственный восторг, который вспыхнул в нем от сознания, что ему, молодому лейтенанту, едва начавшему самостоятельную службу, доверили исполнение такого деликатного и, вместе с тем, такого важного для партии и рабоче-крестьянского государства дела. Ведь, в сущности, Лизунов не входил ни в какие подробности, а Задонов не только понял, как это важно, но и почувствовал эту важность всем своим существом. Почему же этого не поняли капитаны?

Наконец, куда подевались все те убедительные слова, которые приходили ему на ум в кабине армейской машины и которыми он собирался сразить капитанов? И почему они так решительно отстранились от него, будто он предложил им залезть в чужую квартиру или еще что-то в этом роде? Ведь наверняка среди старослужащих солдат есть такие, которые… которым ничего не стоит несколько раз нажать на спусковой крючок автомата. Тем более что в этих бандитов они только что стреляли, а в самих бандитах давно не осталось ничего человеческого, и, следовательно, убивать их не только не марает чести солдата, но даже наоборот. И офицера, между прочим, тоже…

А этот капитан Обручев — он сразу лейтенанту Задонову не понравился. И лицо у него какое-то жесткое… жестокое даже. Да-да! Именно жестокое! В своей жизни этот бывший шпион наверняка убил ни одного человека и при этом никогда не мучился угрызениями совести, а тут вдруг напустил на себя этакого благородного рыцаря. Вот в этом, наверное, и сказывается так называемый мелкобуржуазный либерализм, который есть ни что иное, как прикрытие безыдейности и двуличия…

Недогоревшая ракета, пущенная по слишком отлогой траектории, упала в нескольких шагах от лейтенанта Задонова. Он вздрогнул, огляделся.