Жернова. 1918–1953. После урагана

У них, видите ли, честь! А? У них честь, а у лейтенанта Задонова чести нету! А что такое честь, позвольте вас спросить, товарищи капитаны? Дело чести любого офицера — выполнить приказ, но еще больше чести тому, кто выполнит приказ не слепо, а осознанно, понимая все значение своих действий и возможных последствий от невыполнения приказа… В письменной форме? Да кто же отдает такие приказы в письменной форме! Надо быть политическим импотентом, чтобы не понимать этого. Наконец, отдающий приказ как бы снимает часть ответственности с исполнителя. Потому что руководствуется высшими соображениями. Что же касается его самого, лейтенанта Задонова, то он попросту не имеет права ставить под удар свою карьеру, свой интеллект, который на первых порах может оценить только он сам и никто другой. И не только в собственных интересах, но и в интересах государства, общества, даже отдельно взятого человека. Никто за Ивана Задонова не сделает того, на что способен только Иван Задонов, его индивидуальность. Как прав был отец, ограждая себя от других! Только сейчас Задонов понял эту высшую его правоту, правоту человека, стоящего над людьми, даже над обществом.

К черту! К черту всякие сомнения! К черту интеллигентскую мягкотелость! Нет ничего важнее принципов, сочетающихся с реальными делами. Пусть эти капитаны с их пресловутой честью, в которой они ни черта не смыслят, пусть они увидят, что есть люди, которые ради великой идеи готовы на все… во всяком случае, на такие поступки, которые этой идее не противоречат. Идет жестокая борьба между новым, молодым миром, и миром отживающим, а это вам не в бирюльки играть, здесь либо они нас, либо мы их. Другого не дано.

Стон раздался где-то сзади, за спиной, на поляне. Звякнуло что-то металлическое.

Лейтенант Задонов повернулся на звук, постоял несколько секунд в нерешительности, потом стиснул зубы, сдержал рвущийся из груди всхлип, тыльной стороной ладони провел по глазам, стирая непрошенные слезы, вернулся к раненому, над которым только что стоял, присел на корточки, принялся ощупывать его лицо.

Ладонь скользнула по чему-то липкому, и лейтенант отдернул руку с омерзением, не сразу догадавшись, что это кровь. Он вытер растопыренную пятерню об одежду бандита, приставил к его виску пистолет и нажал на курок…

* * *

Длинная вереница крестьянских подвод медленно втянулась на площадь села, запруженную народом, и остановилась, когда передняя подвода достигла большого по здешним меркам, двухэтажного дома, принадлежавшего когда-то местному богатею, сбежавшему с немцами. Над крыльцом дома развивается красный флаг с серпом и молотом. Флаг полощется на свежем осеннем ветру, шелестит и хлопает. Под ним, на высоком крыльце, несколько человек военных и гражданских. Чуть впереди — высокий, статный майор; за ним, на полшага в сторону, женщина в городском пальто и берете, мужчина в высокой бараньей шапке — из местных, а среди офицеров — лейтенант Задонов.

Высокий майор, поворачиваясь то влево, то вправо, громко выкрикивает фразы на местном наречии, рубит воздух сжатым кулаком. Толпа молча и скорбно смотрит на майора, на гражданских и военных, стоящих рядом с ним на крыльце. Площадь оцеплена солдатами с автоматами на груди, цепь солдат отделяет толпу от крыльца, и в этот-то узкий промежуток между солдатами и домами въехали подводы.

Всего подвод семнадцать, и на каждой из них по одному мертвому бандиту из банды Михайлы Крыля. Сам атаман покоится на передней подводе. Его лицо, заросшее до самых глаз черной бородой, ничего не выражает, совиный нос еще больше заострился и изогнулся. Упав на землю еще до выстрелов, он пополз не в сторону леса, куда кинулись остальные, а в промежуток между двумя огневыми точками, и уже во второй линии, почти миновав ее, был замечен солдатом-первогодком и изрешечен автоматными очередями. Лишь одному Олесю Вайде удалось преодолеть и вторую линию и уйти в лес, оставляя на бурой листве алые капли крови.

На одной из последних подвод лежит Микола Жупан, но, в отличие от других, его изуродованное тело накрыто мешковиной.

К боковине каждой подводы прикреплен фанерный щит с наклеенными на нем фотографиями. На фотографиях пепелища домов, сожженных бандитами за несколько лет, трупы замученных ими людей. Есть там и фотография учительницы из Мовчан, изнасилованной и убитой год тому назад. И даже фото изуродованного тела Миколы Жупана, пригвожденного штыками к столу.

Идея создания такой фотовыставки пришла в голову лейтенанту Задонову, пришла тогда, когда он добивал раненых, она наглядно оправдывала его поступок в глазах капитанов Красникова и Обручева, была одобрена в политуправлении округа, поэтому опознание бандитов задержали на четыре дня, и от подвод уже сильно попахивало трупным.

Но толпа не смотрела на подводы и фотографии, а матери прижимали своих детей к юбкам, закрывая ладонями их лица.