Жернова. 1918–1953. За огненным валом

— Не о том вы говорите, — вмешался подполковник Лизунов. — Аполитичные ваши разговоры — вот что это такое. Если враг не сдается, его уничтожают. И точка.

— Да, война — такая штука, — снова заговорил Задонов, точно и не было слов майора Лизунова, — что не всегда человеческое в ней отделишь от нечеловеческого. Поэтому в мифах и легендах все так красиво и поучительно, а главное — полезно для воспитания подрастающего поколения. Вот подождите, стану писать роман об этом времени и непременно вставлю такой якобы имевший место эпизод: немцы заводили пластинки с плачем детей, зная, как мы не любим, когда плачут дети, и мы шли под пули, чтобы этих плачущих спасать. Уверяю вас: вы сами поверите, что так оно и было. И ни где-нибудь, а на ваших глазах и при вашем непосредственном участии.

— Ну, это уж вы слишком, товарищ полковник, — снова возразил Лизунов. — Что касается меня, так лично я потребую опровержения.

— А я не о вашей дивизии буду писать. О какой-нибудь другой. Энской. Попробуйте опровергнуть. Ну, то-то же.

Все рассмеялись. А Задонов продолжил:

— Как сказал один мудрый человек: историки описывают то, что было на самом деле, а писатели — что могло быть. Главное — не выйти за пределы здравого смысла.

Заглянул радист.

— Товарищ генерал, вам радио, — доложил он.

Матов встал, вытер рот салфеткой, вышел. Все молча смотрели ему в спину. И, как показалось Алексею Петровичу, думали об одном и том же: союзнички настучали что-то на генерала, теперь придется расхлебывать.

Матов вернулся не скоро. А вернувшись, сообщил:

— Передовые посты передают, что, судя по некоторым признакам, немцы готовятся к контратаке на участке Кошелева.

Офицеры встали и молча покинули помещение.

Глава 17

Генерал-майор Матов полулежал на кожаном диване, каким-то чудом уцелевшем в этом разбитом и выгоревшем здании, и врач из медсанбата ковырялся в его правом бедре, вынимая осколок из кровоточащей раны. Матов запретил делать ему обезболивающий укол, чтобы иметь ясную голову и продолжать командовать дивизией. Он крепко стиснул челюсти и смотрел остановившимся взором куда-то вбок. По его осунувшемуся и побелевшему лицу текли струйки пота.

Рядом, полуотвернувшись, сидел командир корпуса генерал-лейтенант Болотов.

За стеной гулко били самоходки, иногда в их разноголосый хор вплетались тяжкие удары артиллерии большого калибра, тогда пол вздрагивал, с потолка сыпалась цементная пыль. Адъютант комдива и санитар держали над Матовым плащ-палатку, прикрывая рану от пыли.

Болотов нетерпеливо шевельнулся на стуле, спросил:

— И долго ты еще будешь с ним возиться, эскулап?

— Еще минутку, товарищ генерал, — ответил врач. — Есть опасность повреждения артерии.

— Надо было сразу же отправлять его в санбат. А ты дал себя уговорить, взял на себя ответственность, и если с ним что случится, понесешь наказание.

— Так я и вас в таких же условиях когда-то оперировал, — возразил врач.

— Условия были, положим, не совсем такие же, — ворчал Болотов. — Там с потолка не сыпалось. Да и обстоятельства тоже отличались от нынешних.

Что-то звякнуло о стенки алюминиевого тазика.

— Уф! — произнес с облегчением врач. — Экий черт! Надо сказать, Николай Анатольевич, что вам повезло: осколок до кости не дотянул и от артерии на миллиметр улегся. Сейчас повязку наложу, и все в порядке.

— Ну, положим, не все, — снова подал голос Болотов. — Немедленно отправляй его в тыл.

— Товарищ генерал, — взмолился Матов хриплым от еще не отпустившей его боли голосом. — Афанасий Антонович. Не надо медсанбат. Может, еще день-два — и победа, а дивизия… как же я без нее? Помилосердствуйте, Афанасий Антонович! Четыре года — и последние дни… — это ж понимать надо.

— Не надо было бравировать своей храбростью, генерал. Не имелось никакой нужды переться вам в батальон. Там и без вас было кому командовать. Вот и получили на орехи. Уж не мальчик, должны понимать, что дело не в храбрости, а в умении ползать, избегать осколков и пуль, кланяться им. А вы — как же! — генерал! Вам кланяться — не по чину. Вот и результат. — И добавил сварливо: — Рано вам генерала дали. Надо было бы повременить с недельку.

— Следующий раз по-пластунски ползать буду, Афанасий Антонович. Честное слово, — уговаривал Матов уже вполне нормальным голосом. — Позвольте остаться при дивизии.

— Вот если эскулап разрешит и возьмет на себя всю ответственность, — сдался генерал Болотов.

— Я оставлю с Николаем Анатольевичем фельдшера. Он присмотрит. А чуть что — в госпиталь.

— Спасибо, Сергей Иванович, — поблагодарил Матов доктора. — Век за вас бога молить буду.

— Как же, будете. Чуть за порог — и забыли. Да я не в претензии: работа у меня такая.

— Может, потому и жив, что молят, — вставил Болотов. И опять ворчливо: — Ладно, уговорили. Но чтоб без фокусов. — И добавил, неодобрительно посмотрев на Матова: — Держи левый фланг, Николай Анатольевич. Немцы могут еще раз попытаться прорваться на запад. Есть такие данные от авиаторов.

— Да и не только от них. Пленные говорят о том же, — подтвердил Матов, осторожно садясь и спуская голые ноги с потеками крови на бетонный пол.