Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Позвонил Сталин, сказал, что Ставка приняла решение о назначении Жукова Главнокомандующим всеми советскими войсками, находящимися в данное время в Германии, а также Главноначальствующим в советской зоне оккупации. И еще, что ему поручается подписать акт о безоговорочной капитуляции Германии, что подписание состоится в Берлине, гнезде германской агрессии, и Жуков должен это подписание обеспечить.

Несколько дней слились в один: подготовка помещений, того-сего-пятого-десятого, чтобы не ударить в грязь лицом перед союзниками. Подготовка эта сродни подготовке фронтовой операции — никак не меньше.

И вот он этот день…

* * *

Жуков встал и оглядел полукруглый стол, за которым устроились представители Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Франции и Советского Союза. На Жукове зеленый китель с орденскими колодками, две звезды Героя Советского Союза. Тяжелое лицо его неподвижно, на нем еще сохранились следы усталости, но оно сосредоточено и сурово, губы плотно сжаты, точно ему, Жукову, надо отдать приказ о новом, еще более грандиозном наступлении войск, в конечных результатах которого он не вполне уверен, тем более что о нем уже растрезвонили по всему миру.

— Пригласите представителей немецкого главнокомандования в зал, — приказал Жуков.

Предшествующую ночь он опять почти не спал. И дело не в том, что надо было проследить подготовку к этому событию, приему союзных делегаций, не упустить ни одной мелочи, хотя вокруг него столько советников по всяким-разным вопросам, о большинстве которых Жуков до недавнего времени не имел ни малейшего понятия, а в том, что именно ему, Жукову, выпала эта честь. Хотя, если руку на сердце, то кому же еще? Некому. Но одно дело выводить это из предшествовавших событий, совсем другое, когда глянешь на себя из далекого далека, из той избы, где печка русская, мать, отец, братья, сестры, сельчане, луг за околицей, тихая речка, лес и поля. И ты — Егорка Жуков. И кажется, что это о тебе, ученике скорняка, писал Чехов рассказ, хотя судьба у скорняка Егорки Жукова была не такой уж горемычной и жалкой, как у его однофамильца, Ваньки Жукова, ученика сапожника из чеховского рассказа.

А может, сказывается напряжение минувших четырех лет войны, не отпускающая головная боль, поэтому в голову и лезут всякие ненужные мысли и воспоминания. Раньше не лезли, а теперь — на тебе. И все окружающее иногда подергивается голубоватой дымкой, и сквозь эту дымку доносятся невнятные голоса, видятся силуэты людей…

Вот вошли немцы, возглавляемые фельдмаршалом Кейтелем. Блеснули стекла монокля в его бесцветных глазах, взлетела вверх рука с какой-то штуковиной… А, ну да, фельдмаршальский жезл! Чудно. Хорошо, что у нас маршалам ничего подобного не дали, а то носись с этой железкой, как с писаной торбой.

Немцев посадили за отдельным столом, и они, униженные поражением, еще раз униженные пренебрежительным неравенством, сели, вытянулись лицами в одну сторону — в его, Жукова, сторону… Или ему так кажется? Впрочем, на кого же им еще смотреть, если он стоит и приготовился говорить! Тут вот на бумажке написано, что надо сказать, Жуков глянул на нее сверху, заговорил, почти не слыша своего голоса. Слова из бумажки сами слетали с языка, нанизываясь на длинные спицы заготовленных фраз.

Поднесли протокол. Положили перед ним на стол. Жуков сел. Водрузил на нос очки, стал подписывать акт за актом. Затем бумага пошла по кругу.

А немцы все пялились и пялились в его сторону. Особенно Кейтель. Что он искал в нем, в Жукове? Источник поражений своей страны? Или нечто далекое от реальности, нечто из мира мистики? Небось, думает: «Вот, недоучка, а поди ж ты…» Или что там у него в голове? Впрочем, какая разница!

Трещат кинокамеры, вспыхивают блицы, клацают затворы фотоаппаратов. Немцы, подписав бумаги, встали. Последний раз блеснули стекла пенсне фельдмаршала Кейтеля. Поверженные враги шли к двери, прямые, точно проглотившие аршин. Кончилось их время. Кончилось!

И только теперь Георгий Константинович почувствовал облегчение, будто гора с плеч свалилась, или отменили никому не нужное наступление войск. Или еще что… Не разберешь.

Кончилась! Наконец-то она кончилась — эта проклятущая война…

Глава 23

Я собирался в школу. В холщовую сумку сунул две книжки, тетрадку, сделанную из газеты «Правда», потому что она печаталась большим шрифтом с большими же интервалами между строчками, в которые мы и втискивали свои каракули, выполняя домашние задания по русскому и арифметике. Туда же положил грифельную доску, чтобы писать на ней в классе, мелки, деревянную ученическую ручку, коробочку с перьями, карандаши. Мама еще раз все проверила и велела идти завтракать.