Жернова. 1918–1953. За огненным валом

— Нет, еще не вернулся, — ответил Федоров и предположил, как бы оправдывая задержавшегося в госпитале лейтенанта: — Может, рана у него оказалась серьезнее, чем предполагалось. Так бывает, — пояснил он. — С виду вроде царапина, а врачи вдруг обнаруживают совсем другое…

— Бывает, — согласился Красников, подумав, что помкомвзвода, бывший капитан Маркулов, вполне может заменить Николаенко, но если с ним, с Красниковым, что-то случится… А впрочем, обстановка сама всех расставит по своим местам. И произнес: — Ладно. Давай твою пшенку.

Федоров извлек откуда-то котелок и протянул его Красникову вместе с ложкой.

Красников принялся есть, глядя на коптящий огонек в снарядной гильзе.

— Будут какие приказания, товарищ лейтенант? — спросил Федоров.

— Приказания? — Красников поднял голову и посмотрел на своего солдата, который был старше его и сейчас бы мог носить погоны майора, а то и полковника, и отдавать приказания лейтенанту Красникову, а не выслушивать их от него.

Прожевав и проглотив кусок, Красников мотнул головой:

— Ну какие, Сергей, могут быть приказания? Письмо домой написал?

— Собираюсь. Правда, я перед прошлым боем отправил.

— Ну-у, это когда было, — искренне возразил Красников, которому сейчас казалось, что вчерашний бой — это так давно, а завтрашний — стоит лишь прозвучать команде. — Почему так тихо? — спросил он, прислушиваясь.

— Да кто чем занят. В основном тоже пишут, готовятся… Говорят, предстоящий бой будет похож на вчерашний…

— Раз на раз не приходится, — ответил Красников. — Иди, занимайся своими делами.

Федоров отвел в сторону брезентовый полог, отделявший закуток командира роты от помещения, где разместился первый взвод, и вышел.

Красников доел кашу, залпом выпил остывший чай и тоже стал собираться. Он написал коротенькое письмо матери, которое почти слово в слово повторяло письмо, написанное им два дня назад. Потом проверил оружие: автомат, пистолет ТТ и трофейный браунинг. Сложил вещи. Ну, вот и все. Оставалось ждать. И лейтенант Красников откинулся спиной к стенке землянки и прикрыл глаза.

Ждать лейтенант Красников привык. Тем более что ожидание предстоящего выхода на позиции, а затем и боя, было не из тех ожиданий, которые хуже смерти, пожалуй, наоборот: хочется, чтобы часы и минуты тянулись как можно дольше, еще лучше, если никакого выхода и боя не будет, а случится что-то невероятное: Гитлер умрет, еще кто-то, от кого зависит продолжение войны, и сразу же наступит мир. Конечно, это полнейшая чепуха, он даже и не мечтал об этом, но вовсе не огорчился бы, если бы что-то подобное произошло.

И в эту минуту, когда Красников стал снова проваливаться в полудрему, он услыхал голос Урюпиной, ее булькающий горловой хохоток. Он напрягся, уверенный почему-то, что Ольга идет к нему. И точно: сперва в закуток просунулась голова Федорова, и тот произнес с улыбкой:

— К вам, товарищ лейтенант, санинструктор.

И тут же появилась Ольга.

— Ой, лейтенант! — воскликнула она, решительно откинув полог. — До чего же у вас здесь душно! Таким воздухом впору клопов морить.

Красников стоял и смущенно улыбался. Действительно, он только сейчас заметил, что воздух в его закутке тяжелый, пропитан гарью коптилки, ружейным маслом и еще чем-то.

— Вы куда-то собрались идти, лейтенант? — спросила Урюпина, мерцая в полумраке влажными глазами.

— Да, посмотреть, как там… в роте.

«Ничего в ней такого нет, — думал Красников, застегивая ремни поверх шинели. — Просто она единственная женщина на весь батальон, и в нее влюблены почти все. К тому же она с Леваковым…»

— Ну, пойдемте, провожу вас, — почувствовав его холодность, перешла на официальный тон Урюпина. — Я чего зашла к вам: чтобы передать индивидуальные пакеты. Завтра утром, говорят, в бой. И потом: я иду с вашей ротой.

— В каком смысле?

— В прямом, лейтенант! В прямом! — И Урюпина снова озорно блеснула глазами.

— А-а, ну понятно, — произнес Красников. Ему, впрочем, ничего понятно не было. Не собирается же Урюпина идти с ними в атаку за огненным валом. И потом: почему с его ротой? Сама она напросилась или это распоряжение Левакова?

Они вышли из землянки, поднялись наверх, остановились.

Густой мрак зимнего вечера был наполнен близким рыком танковых моторов, далеким погромыхиванием артиллерии, надсадным гулом плывущих где-то в вышине самолетов. Еще вчера тихо дремавшие неведомые силы вдруг и, кажется, ни с того ни с сего пришли в движение и заполонили собой весь мир.

— Ой! — тихо воскликнула Урюпина. — Я ужасно боюсь! Мне кажется, что завтра мы все погибнем. — И вдруг шагнула к Красникову, вцепилась в рукав, заговорила, дыша ему в лицо: — Красненький, миленький, тебе не страшно?

Красникову показалось, что кто-то поднимается из землянки, и он поспешно отстранился от Урюпиной. Точно: кто-то топал и кашлял, потом засветился огонек спички, красной точкой поплыла в темноте цигарка.

— Мне надо во второй взвод, — произнес он, боясь, что их застанут вместе и подумают, что он, лейтенант Красников, пользуясь отсутствием комбата, разводит шуры-муры с его ППЖ.

Ольга тряхнула головой, произнесла: