Жернова. 1918–1953

Внизу, в небольшой бухточке, приткнувшись к берегу среди красных скал, темнела рыбачья фелюга. Одинокая человеческая фигура горбилась на ее корме. Незнакомец спустился на берег, приблизился к фелюге, легко перепрыгивая с камня на камень. Гортанно окликнул хозяина фелюги. Тот что-то прокричал в ответ. Незнакомец уперся в корму, толкнул фелюгу и ловко запрыгнул на нее, даже не замочив ног. Рыбак тут же поставил небольшой парус, и фелюга, миновав торчащие из воды скалы, вышла в открытое море. Ветер подхватил ее и погнал к темнеющим вдали островам.

* * *

— Папа, тебя спрашивает какой-то человек, — оторвав Льва Давидовича от работы, сообщил Левушка.

— Он назвал себя?

— Нет. Он сказал, что по очень важному делу… Может быть, сказать, что тебя нет?

— Смысл? А если действительно по важному делу? Где он?

— В гостиной.

— В гостиной? Как он туда попал?

— У нас, папа, нет охраны. Вернее сказать, считается, что она есть… Полицейские с утра ушли в деревню.

— Хорошо, я сейчас спущусь. Скажи Соболевичусу, чтобы присутствовал.

— Я уже сказал.

Незнакомец поднялся с кресла, едва Лев Давидович появился в дверях гостиной. Сзади него, сунув руку в карман домашней куртки, стоял Соболевичус, сбоку — сын Лева. Оба настороже, следят за каждым движением незнакомца. А тот, казалось, ничего такого и не замечает.

Поднявшись с кресла, он медленно снял шляпу, прикрыв свое лицо, затем резко отбросил руку со шляпой в сторону — и Лев Давидович от неожиданности вскрикнул:

— Боже! Не может быть! Да уберите вы револьверы! Это же Блюмкин! Яша! Какими судьбами? — и пошел навстречу гостю, широко раскинув руки, улыбаясь одной половиной еще напряженного лица.

Блюмкин и Лев Давидович обнялись и трижды расцеловались. Рядом топтались Левушка и Соболевичус, тоже радостно улыбались, ожидая своей очереди обняться с неожиданным гостем.

— Нет, но я же мог выстрелить! — в который уж раз с изумлением и с нервным похохатыванием повторял Соболевичус. — Я был почти уверен, что в шляпе спрятан револьвер — старый трюк эсеров-террористов. Я уже палец на спусковой крючок положил…

— И я тоже, — вторил ему Левушка.

— Не выстрелили бы, — самоуверенно усмехался Блюмкин выпяченными губами.

— Но как я умудрился тебя не узнать! — изумлялся Соболевичус. — Ну, Яшка, ну, артист!

— Нет, узнаю, узнаю своего личного телохранителя, — говорил Лев Давидович, похлопывая Блюмкина по плечу. — Все такой же авантюрист. Садись, Яша, рассказывай, откуда, какими ветрами, и как узнал, что я на Принцевых островах?

— Ну, это-то как раз и не сложно: ОГПУ отлично осведомлено, где вы пребываете. Да разве только ОГПУ! Весь мир знает, где вы находитесь, все газеты пишут, в каких условиях живет великий революционер Лев Троцкий. Вас сравнивают с Наполеоном, окончившим свою жизнь на острове Елены. Так что, Лев Давидович, ваши ссылки в публикациях на Константинополь шиты белыми нитками. Кстати, Сталин с особым вниманием прочитывает все, что вы публикуете…

— Вот как! Что ж, надеюсь, мои статьи не доставляют ему удовольствия. Впрочем, пока похвастаться нечем. Однако кое-что готовим, сложа руки не сидим.

— Я в этом не сомневаюсь.

— И все-таки, Яша, расскажи, какими судьбами.

— Если коротко, то одиссея Яшки-одессита выглядит так, — начал свой рассказ Блюмкин, когда расселись в кресла вокруг стола с чайными приборами. — После известных событий в июле восемнадцатого года, когда ваш покорный слуга разнес бомбой в клочья германского посла Мирбаха, мне некоторое время пришлось скрываться, а когда все утихло, явился перед Дзержинским и покаялся. Феликс Эдмундович прослезился и простил блудного сына, вернув меня в родные стены нашей конторы. Через какое-то время был послан комиссаром Гилянской советской республики в Северном Иране, потом слушал лекции в Академии Генерального штаба РККА, потом стал помощником полномочного представителя ОГПУ в Закавказье, затем, уже в двадцать шестом — двадцать седьмом годах, главный инструктор службы безопасности в Монголии. Побывал по заданию Ягоды в Тибете, раздобывал нашему главному фармакологу книги по тибетской медицине, использованию ядов и по всякой там хиромантии… — не знаю, зачем это Ягоде нужно.

— Ну как же! — воскликнул Лев Давидович. — Это же наш главный отравитель, кремлевский Борджиа! В свое время он вместе со Сталиным отравил Ленина. Думаю, не его одного. Во всяком случае Фрунзе и самого Дзержинского не миновала чаша сия.

— Да, я слышал: об этом поговаривают и в ГПУ. Но мне кажется, что это сплошные домыслы, — уточнил Блюмкин. — Так вот, в настоящий момент я — резидент советской разведки на Ближнем Востоке. Мозолю глаза англичанам, нашим белоэмигрантам. В обязанности мои, помимо прочего, входит присматривать и за неким господином Троцким и его окружением. Так что нет ничего удивительного, что я не только осведомлен о месте вашего пребывания, но и в подробностях знаю здешние условия.

— И чем нам это грозит? — спросил Соболевичус.