Жертва

Я вывел свою машину на Сторроу-драйв. Был еще один день, словно сошедший с почтовой открытки с изображением новоанглийской осени. Я покидал город, а большинство машин въезжало в него, так что доехал я быстро и на стоянке «Сонной лощины» оказался на десять минут раньше, чем рассчитывал.

Помимо зала под крышей у этого кафе имеется дворик с дюжиной накрытых зонтами столиков. За одним из таких столиков и сидел Гас Шоу, причем не в одиночестве.

Стул напротив него занимал латиноамериканского вида мужчина лет тридцати с небольшим. Плотный, подтянутый, с быстрыми движениями. Черные волосы, черные усы, черные очки. Он и Гас оживленно разговаривали, склонившись над столиком поближе друг к другу. Их позы и жестикуляция сказали мне, что разговор этот лучше не прерывать, поэтому я остановился, еще не зайдя во дворик.

Говорил главным образом Гас. Его собеседник все больше покачивал головой, а потом вдруг встал, уперся ладонями в стол и наклонился к Гасу. Разделявшее нас расстояние позволяло мне услышать страстность, звучавшую в его голосе, однако разобрать слова я не смог.

Гас откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и отрицательно потряс головой.

Латиноамериканец некоторое время молча смотрел на него, потом улыбнулся и кивнул.

Вот тут я к ним и подошел.

Гас, подняв взгляд от столика, увидел меня.

— Простите за опоздание, — сказал я ему, хотя никакого опоздания и в помине не было.

— Я уже ухожу, — сообщил латиноамериканец, и я увидел, что он старше, чем мне показалось.

— Брейди, — сказал Гас, — это Пит. Пит — Брейди.

Мы с Питом обменялись рукопожатиями.

Затем он, приподняв подбородок, взглянул на Гаса:

— Пока, друг.

— Пока, — кивнул Гас.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Случилось? — Гас покачал головой: — Нет, ничего.

Я присел за столик:

— Ничего такого, о чем вы хотели бы поговорить со мной?

— Ничего. Никаких проблем. Жизнь прекрасна.

— Сарказм вам не к лицу, — сказал я.

— Ну, попробовать-то можно, — улыбнулся он. И спросил: — Вы съесть ничего не хотите? Я тут оладьи заказал. С финиками и орешками, они мне нравятся больше всего. И те, что с отрубями, тоже неплохи. В общем, они здесь все хороши. Домашние. И кувшинчик кофе. Вы ведь любите кофе, я запомнил.

Колено Гаса подрагивало, словно в такт какой-то быстрой музыке.

Я улыбнулся:

— Расслабьтесь, Гас, вы слишком напряжены.

— Это я из-за вас нервничаю.

— Из-за меня? — сказал я. — Когда я появился, вы уже выглядели здорово взвинченным.

— Ладно, — ответил он. — Я нервничаю из-за себя. Все время чувствую себя измотанным. К тому же вы не сказали мне, зачем вам потребовалось увидеться со мной. И от этого я разнервничался еще сильнее. Так в чем дело?

— Я разговаривал вчера с Лили Капецца.

— С кем?

— С адвокатом вашей жены.

— Я не… — Его взгляд переместился на что-то, находившееся у меня за спиной.

Подошла официантка. Она опустила на стол перед Гасом тарелку с оладьями и поставила между нами кувшинчик из нержавейки, две чашки и кувшинчик поменьше, со сливками.

— Не хотите взглянуть на меню, сэр? — спросила она у меня.

Я указал на оладьи Гаса и попросил:

— Принесите, пожалуйста, одну такую оладью с финиками и орехами. Только подогрейте.

— Они все горячие, — ответила официантка. — Только что с плиты.

Она отошла, я наполнил две чашки кофе.

Гас посмотрел, как удаляется официантка, потом взглянул на меня и спросил:

— Так что сказала вам адвокат Клодии?

— Готов поспорить, что вам это уже известно. — Я коснулся его руки. — Черт побери, Гас. Вы должны быть откровенны со мной. Мне захотелось просто-напросто отказаться от вашего дела.

— Разве вы можете? Отказаться? Я не думал…

— Разумеется, могу. И испытал сильное искушение так и поступить.

— Из-за судебного запрета?

— Вы угрожали пистолетом жене и детям. Вам вообще хочется когда-нибудь снова увидеть ваших девочек? И как прикажете защищать вас, если вы утаиваете от меня такие подробности?

— Я боялся, что вы не возьметесь за мое дело.

— Единственная причина, по которой я не взялся бы за него, — это ваше вранье.

Он поднял на меня взгляд:

— Я не угрожал им.

— То есть вы не размахивали пистолетом в своей гостиной?

— Ну, в общем-то, размахивал, что-то вроде этого было, однако…

— А Клодия выгнала вас из дома и добилась от суда постановления «два ноль девять А», так?

— Да, так. Но только все было иначе. — Он уставился в стол и пробормотал: — Я угрожал скорее себе.

— Вы хотите сказать, что грозились покончить с собой?

— Я не собирался делать это, — сказал Гас. — И не сделал бы. Проклятый пистолет даже заряжен не был. Просто… Я был сильно расстроен, понимаете?

— Расстроен, — повторил я.

— Все шло наперекосяк. Я не мог спать. Моя несуществующая кисть болела не переставая. Дети боялись подходить ко мне. А Клодия… Я был уверен, что у нее кто-то есть. — Он покачал головой. — Не знаю, почему я так поступил. Наверное, хотел привлечь к себе внимание Клодии.

— А ваша группа? — спросил я. — Она вам не помогала?

— Я как раз о ней и разговаривал сейчас с Питом. О нашей группе.

— Он тоже в ней состоит?

Гас кивнул.

— У него какие-то проблемы?

— Есть вещи, которых мне не хотелось бы касаться.