Жертва 2117

Немного подумав, Хоан принял решение и переслал файл. Потом написал несколько слов в «гугл-переводчик», повторил про себя несколько раз, встал, перешел через улицу к двум одетым в зеленое полицейским, которые вышли из машины и надевали фуражки. В это время сзади подъехал еще один автомобиль с синими огнями, откуда вышло несколько видавших виды мужчин в штатском.

Они кивнули своим коллегам и указали на окна с пугающей серьезностью. Хоан, засомневавшись, замешкался, но один из сыщиков с профессиональным чутьем уловил его колебания и остановил на нем заинтересованный взгляд.

Хоан кивнул, сделал последние шаги и медленно произнес на своем самом лучшем немецком языке:

– Ich habe diesen Mord gemeldet[23].

20 Карл

Накануне Асад чрезвычайно разволновался, когда рассказывал о человеке, стоявшем рядом с его женой.

После этого его взгляд потух, и он больше не мог говорить.

– Это слишком, – сказал он. – Даже верблюд должен иногда опуститься на колени и получить отдых. У меня голова сейчас как курятник.

– Как осиное гнездо, Асад, – поправила Роза.

Он мрачно посмотрел на нее:

– Курятник – более подходящее слово. Мне нужно время, чтобы подумать, поспать и помолиться, хорошо? Завтра утром при встрече я расскажу то, что сегодня не успел, хотя мне это тяжело. Вы дадите мне эту передышку?

В тот же вечер у Моны Карл изложил ей историю Асада.

– Как же так, Карл? – выслушав его, произнесла Мона. – Если бы Асад рассказал тебе это десять лет назад, то мы могли бы ему помочь. Почему же он этого не сделал?

– Да, хороший вопрос. Но если хорошенько подумать, как он мог об этом рассказать? Ведь Ларс Бьорн позаботился о том, чтобы сделать его другим человеком, и было много причин хранить этот секрет.

– По-твоему, он опасался потерять работу?

– Нет, но он наверняка боялся, что станет известно, кем он был раньше.

– Но ведь ты ни за что не выдал бы его, он должен был это понимать.

– Мне кажется, иногда он готов был все рассказать, но все то зло, что творилось на Среднем Востоке, и радикализация Европы как бы парализовали его. Шииты против суннитов, гражданская война. Он повсюду видел врагов.

– Как это чудовищно, – сказала Мона. – Ты можешь представить себе, что твоя семья находится в заложниках много лет, а ты не знаешь, где они и вообще живы ли они? Я не могу.

Карл взял ее за руки:

– Да, это ужасно. И к тому же он понимал, что человек, взявший их в заложники, сделает все, лишь бы найти и убить его. Поэтому ему приходилось прятаться, это я теперь понимаю. Возможно, даже Ларс Бьорн и его брат не знали, где он был, прежде чем он оказался здесь, в управлении полиции.

– Он использовал все возможности, которые предоставлял ему отдел «Q» для розыска его семьи, как ты думаешь?

– Безусловно. Я думаю, что это и есть истинная цель, по которой Ларс Бьорн дал Асаду эту работу. Но, пожалуй, сейчас, обдумывая все, я прихожу к выводу, что он со временем сам перестал верить, что воссоединится с семьей. – Карл покачал головой. – А потом произошло вот это. Что должен был он чувствовать, узнав судьбу старой женщины в Айя-Напе? Для него это стало настоящим шоком.

– Как ты думаешь, он расскажет оставшуюся часть своей истории?

– Да. А если нет, то мы его заставим. К нам ведь вернулась Роза. – Он улыбнулся при этой мысли. Что-то хорошее все-таки дала им ужасная история Асада.

Мона отодвинула руки и серьезно посмотрела на него.

– Карл, я хочу спросить тебя совершенно о другом. – Она глубоко вздохнула. – Как ты думаешь, что произойдет, если поездка Харди, Мортена и Мики в Швейцарию не даст результата? Я хочу сказать, если ситуация с Харди не изменится, то ты вернешься в Аллерёд?

– Вернусь? – Он выдвинул нижнюю челюсть и секунду подумал. – Нет, не думаю, а почему ты спрашиваешь об этом?

– Спрашиваю, потому что я… я ведь люблю тебя, Карл. Весь последний год ты так много значил для меня. Ты ведь знаешь, как это для меня важно?

Выражение ее лица удивило Карла. Плохо сочетается с ее вопросом, подумал он.

– Пожалуйста, скажи, почему ты спрашиваешь меня об этом, Мона? – произнес Карл. – Ты что-то скрываешь?

С неожиданной покорностью она склонила голову, словно чего-то стыдилась. Что она скрывает? Он забеспокоился.

– Ты больна, Мона? – Он взял обе ее руки в свои.

Она приблизила к нему свое лицо, и ямочки на ее щеках стали такими глубокими, как будто вот-вот у нее начнется приступ истерического хохота.

– Больна? – Она погладила его щеку. – Можешь и так сказать, если хочешь. Когда умерла Саманта… – Она сделала паузу, собираясь с мыслями. – О боже, Карл, моя любимая дочь была полна жизни, она такая талантливая, она… Когда она умерла, что-то умерло и во мне. Я в полном раздрае. При моей профессии я должна была знать, что горе делает с человеком, но я потерпела крах. Врач прописал мне антидепрессанты, но ты же знаешь, что я их не принимала, правда?

Он кивнул. Более озабоченно, чем ему хотелось бы.