Его вкатили в комнату из полированной стали, которую освещал резкий свет ламп-полос,
встроенных в зеркальные стены. От этого она превращалась в световой куб. Торн был привязан к инвалидной коляске, потому что стимуляция нервов нарушила его
координацию, и он с трудом ходил, постоянно опасаясь падения. Руки тряслись, он
постоянно потел, тело все еще ожидало нового приступа напряжения и боли.
Инструктор Гравенхольм сидел в комнате, на столе перед ним лежала толстая папка.
Свет создавал над ним подобие нимба, как будто он был чиновником при дворе самого
Императора, сортирующим грехи и благодеяния. Гравенхольм был очень стар и жил
лишь благодаря машине-ювенату, которая вздыхала на полу у его ног. Он был
достаточно важен для Ордо Маллеус, чтобы те использовали тайные технологии для
продления его жизни. Когда-то, давным-давно, он был таким же неопытным, как Торн.
Эта мысль была одной из тех, что помогали Торну продолжать обучение.
– Ученик, – сказал Гравенхольм. Слова сопровождались прерывистым постукиванием
ювената, присоединенного к его древним легким. – Назови свое имя.
– Экспликатор-кадет Асцелан Торн, – ответил тот, стараясь говорить уверенно.
– Хорошо, – сказал Гравенхольм. – Какой процесс ты только что прошел?
Торн сглотнул.
– Нервная стимуляция прямого типа.
– Почему?
– Часть обучения искусству дознавателя. Мы должны сами уметь противостоять
техникам допроса.
– Понятно, – Гравенхольм полистал папку. – До процесса тебе дали запомнить
определенные данные. Опиши мне их содержимое.
– Нет.
Гравенхольм посмотрел Торну в глаза.
– Расскажи мне, кадет Торн.
– Я этого не сделаю.
– Понятно. Это все.
Санитары вернулись в комнату и покатили Торна наружу.
– Я прошел, сэр? – спросил он.
Это были непрошеные слова, которые он выпалил без задней мысли. В ответ
Гравенхольм просто проводил его взглядом, перевернул страницу в папке и начал делать
пером какие-то заметки.
Во второй раз Торн не был готов.
Он знал, что стимуляция нервов повторится. Но было и другое. Он видел пикт-
изображения разрушения и смерти, горящие города, людей, которых убивали и уродовали,
и все это перемежалось записями с ним самим. Там он делал вещи, которые не мог вспомнить. В темной комнате люди кричали на него, требуя сознаться в измене и связи с
ведьмами и чужими. Он просыпался на хирургическом столе, врачи описывали мутации,
которым, по их словам, он подвергся. Он не знал, где заканчивается нервная стимуляция и начинаются его собственные мысли.