Жертва тайги

— Из малопульки? — ухмыльнулся Антон.

— А если у него — «Белка» [71], «Север» [72] или еще один карабин большего калибра?

— Согласен. Эх, перехватить бы этого уродца по дороге! Тогда у нас получился бы совсем другой расклад.

— Надежды юношей питают?..

— А то! — ответил Антон.

Они переглянулись и рассмеялись в голос. Как-то даже на душе полегчало. Давно копившееся внутреннее напряжение отпустило на какое-то время.

Обход непреодолимого препятствия занял больше полутора часов. Дотянув до конца бурелома в изложине горбатой каменистой сопки, путники уперлись в длинную болотину, залитую дождем. Забирать в сторону уже не было ни сил, ни возможности. Пришлось лезть напрямик. А там же мука адская! И сверху по шатким кочкам не проскочишь, и между ними не протиснешься, одна к одной, почти вплотную. Да еще и холоднющей вонючей жижи, подернутой тонким ледком, по колено получается. Сразу в сапоги налило.

Пока перебрались, взопрели как мыши подвальные. А потому, выйдя наконец к берегу Сукпая, мужики первым делом привязали шнур к котелку, черпанули речной воды с обрыва и напились вдосталь. Дули и дули под самую завязку, пока назад не пошло.

— Так нам и до завтрашнего утра до заимки не добраться, — раздраженно произнес Антон, с трудом справившись с икотой, одолевшей его. — Удружил нам этот раздолбай косолапый, ничего не скажешь. Сколько драгоценного дневного времени из-за него потеряли! Теперь, чтобы до сумерек успеть, придется сильно поднапрячься. Сейчас покурим и потом до самого места пойдем без единой остановки.

Ружейный выстрел раскроил тишину, и они машинально брякнулись на землю. Через несколько секунд где-то невдалеке послышался звериный рев и какая-то громкая возня, а затем — протяжный, наполненный страхом крик человека.

Приятели вскочили на ноги и понеслись, подминая кусты, в сторону выстрела.

Выметнувшись из подлеска на обрыв, Антон остановился так резко, что Ингтонка, опрометью несшийся за ним, едва не сбил его с ног. Их глазам предстала непотребная до крайности картина.

В конце галечной косы на перевернутой оморочке с раздраженным рыком елозила громадная медвежья туша. Сграбастав легкую лодчонку, вцепившись в бортовой брус всеми четырьмя лапами, медведь с остервенением рвал зубами бересту, пытаясь добраться до охотника, спрятавшегося под ней.

Было удивительно, что тонкие деревянные распорки все еще держали его огромный вес, но это, конечно же, не могло долго продолжаться. Вот-вот берестянка затрещит и сплющится, превратится в блин. Тогда мужику в один миг хана приснится.

Раздумывать было некогда. Чухонец там или нет, но спасать мужика надо.

Антон, крепко сжимая в руке массивный секатор, спрыгнул на косу, перекатился, гася инерцию, и ринулся вперед. Он с ходу рубанул медведя по хребтине, метя в шейный позвонок, и тут же отскочил в сторону. Зверь заревел, клацнул зубами, резко дернув мордой на обидчика, но лодку из лап не выпустил.

Ингтонка, успевший где-то освободиться от фонаги, подбежал к месту схватки и со всего размаха приложился колуном между ушей хищника. Послышался треск проломанной теменной кости, и рев медведя превратился в оглушительный трубный глас. Тяжелая туша заколыхалась и, пятясь задом, поползла с оморочки. Только теперь Антон заметил, что гачи [73] зверя обильно залиты кровью.

«Нужно быть полным идиотом, чтобы такой зверюге в спину стрелять! — промелькнуло в голове у Антона. — Это ж самому себе приговор подписывать! Раззадорить только!»

Медведь развернулся, и мужики сразу же признали в нем своего старого знакомца. Это был тот же подслеповатый больной старик, что встретился им два часа назад. Из-за него путникам и пришлось делать изрядный крюк, тащиться по самым дебрям.

Медведь продолжал истошно вопить, тряс башкой и обмахивался высоко задранными передними лапами, словно пытался отогнать пчелиный рой, наседающий на него. Зверь поднялся на дыбки, и Антон почувствовал, как к горлу подступила дурнота. Еще пара мгновений, и эта убойная костистая туша ринется вперед. Догонит! Подомнет! Изорвет в клочья!

Он уже начал понемногу отступать, не выпуская зверя из вида, зная, что поворачиваться к нему спиной нельзя ни при каком раскладе, когда неожиданно прозвучал выстрел. Медведь резко оборвал рев, уронил передние лапы, покачался немного, подломился, сложился, будто в низком поясном поклоне, и грохнулся на речную косу. Он зарылся носом в гальку, словно норовя нырнуть в нее поглубже, дернулся всем телом и затих без малейшего движения.

Вздох облегчения вырвался из груди Антона, но его тут же снова окатило волной ужаса. Только теперь до него дошло, как бездарно они с Ингтонкой рисковали, отважившись броситься на медведя с тупым никчемным секатором и колуном. Герои опрометчиво тыкали его этими своими жалкими железячками куда попало. У топтыгина черепок — отнюдь не главный орган. Мозгу там с гулькин хрен. Ты его всмятку раздолби, а ему хоть бы хны. Он только озлобится, в два счета тебя догонит, цапнет когтищами, подомнет и походя раздавит как букашку.