Жертва тайги

— Не вышло у тебя, значит? Так я и думал, что не получится. Куда же тебе одному против такой оравы?.. Наверное, этот хмырь слюнявый тебя под монастырь подвел?

— А он что, тоже здесь? — вымучил Антон.

Любое слово, каждый вдох давались ему теперь с превеликим трудом. От невыносимой боли все нутро перекорежило.

— Да здесь, конечно. Где же ему еще быть? Молчун таких подлянок никому не прощает. Незадолго до тебя он его самолично опять сюда определил. Так этот хмырь мелкий мне тут битый час на ухо ныл как заполошный. Только недавно притих. Должно быть, от страху в штаны наделал. Теперь сопит и греется.

Антон прикусил губу, чтобы не застонать, потихоньку перевалился на спину, поелозил, нашел положение, в котором боль поменьше донимала.

«Ну вот, теперь уже точно все, — почти бесстрастно констатировал он. — Остается только тупо дожидаться своей участи. На чудо надеяться больше не приходится. Никто из них меня к себе и на пушечный выстрел не подпустит. Да и сил уже никаких не осталось. В лепешку все расквасили».

— Антон! — позвал Чеботарь.

— Да?.. Ты говори, батя, я молча послушаю. Языком шевелить трудно.

— Расшибся, да? Или эти злыдни тебя поранили? — Чеботарь зашевелился, подполз вплотную, осторожно ощупал Антона. — Руки-ноги вроде целы. Чего болит-то?

— Да это неважно. Внутри что-то. Ты говори.

— Ты вот что, — неловко погладив Антона по плечу, покаянно промямлил мужик. — Уж прости меня за все Христа ради.

— Не надо, батя, я на тебя зла не держу. Как вышло, так и вышло. Теперь уже ничего не изменишь.

— Ну вот и ладно.

— Так ты не догадываешься, зачем мы ему нужны? — слабым голосом проронил Антон.

— А хрен его знает, Антоха. Молчун же в последнее время от этих цацек своих драгоценных совсем сбрендил.

— У-и-и-и, — вдруг жалобно, как побитый щенок, заскулил Серега.

— Опять ты за старое?! — прикрикнул на него Чеботарь, но Антон примирительно похлопал старика по руке и сказал:

— Не надо, батя. Не дави на него больше. От этого только хуже будет.

Он заступился за очкарика и подумал: «Да что с него возьмешь-то!.. Он же и за себя постоять не может, сынок маменькин, хотя трахнул меня по башке дрыном совсем нехило. Но это, конечно, от полной безнадеги. Да и не видит, наверное, ни черта без своих окуляров. Может, он их давно уже потерял? Нет, когда мы с ним отсюда ночью выбирались, они вроде на носу у него еще болтались, хоть и треснутые. Сейчас на него лучше не давить. Иначе от страха может запросто с катушек съехать».

— Ладно, все уже. Заканчивай, — устало сказал Антон. — Хорош ныть. Слезами горю не поможешь. Сам знаешь. Теперь-то, я думаю, ты окончательно убедился в том, что Молчун тебя не помилует? Эти твои… тридцать сребреников ему вообще до фени! Так или нет?

— Да. Я понял, конечно, — в последний раз тоненько всхлипнув, отозвался Серега.

— А потому соберись и подумай хорошенько, как дальше жить. На чьей ты стороне. Если сопли подберешь, то мы, бог даст, еще с тобой побарахтаемся. Авось что и выгорит.

Странное дело! Он утешил парня и сам воспрянул духом. Даже боль немного отступила.

«Наверное, все-таки не перелом, а просто ушиб сильный или небольшая трещина. Теперь мне даже дышать полегче стало. — А через какое-то время Антон снова волевым усилием повернул свои мысли к главному, самому существенному: — И все-таки чего ему от нас нужно? Хотел бы просто убить, давно бы поодиночке кончил. Зачем же он нас до кучи собрал? Что такое задумал этот Молчун?»

Он в который уже раз задал себе эти давно надоевшие вопросы. Какая-то смутная, еще совсем не сформировавшаяся догадка зародилась и слабо забрезжила на периферии сознания.

— Сережа!.. — приподнявшись на локте, в раздумье произнес Антон. — Помнится мне, что ты о каком-то мистическом ритуале заикался, да? Говорил, что все эти древние побрякушки необходимы для проведения какого-то тайного обряда. Мол, они все вместе какой-то комплект из себя представляют.

— Да. Говорил, — чуть слышно обронил очкарик. — Я тоже, кажется, начинаю догадываться. Но неужели?..

— Договаривай, паря, раз уж начал. Нам надо обязательно во всем этом разобраться. Кто предупрежден, тот вооружен, как известно. Давай же, не тяни резину.

— Шестеро, — пролепетал Серега, — Нас же тут именно столько и есть. Это потому, что у чжурчженей шестерка — одно из культовых чисел. Как тройка и девятка. Я так думаю. Не знаю точно, с чем это связано. Может, каких-то шесть стихий: земля, вода, огонь, воздух, жизнь и смерть. Или полный объем, шесть направлений: зенит, надир и четыре стороны света. Шесть страстей: радость, гнев, печаль, удовольствие, любовь и ненависть. Не знаю. Все, что душе угодно, может быть. Вдруг это как-то с гексаграммой связано? У нее тоже шесть углов. Только шестерка точно при делах. Об этом каждый копарь знает. Так он что, действительно так решил, да?