Жертва ума (СИ)

  Почтительное уважение и строгое соблюдение временных обетов во время ретрита, очевидно было воспитано у этих девушек с самого детства и имело для них сакральное значение и высшую ценность. Наверное, поэтому и был выбран именно ретритный центр. Других вариантов для того, чтобы все они могли остаться целыми и здоровыми, Хану себе сейчас не представлял.

  Поэтому, когда истекли эти опасные и непростые пять минут, разрешенные им для общения, все облегченно встали и разошлись, в полной мере осознавая, что они только что, возможно, спасли храм от хаоса и разрушения.

  На этот раз, Хану вынужденно засыпал один. Вымученный медитациями за этот день разум, мягко и бесшумно выскользнул из этого мира и он заснул.

   Хотя, мой гуру есть действительное воплощение будды, я думаю о нем как об обычном человеке.

   Я забываю доброту, с которой он дарует мне важнейшие наставления.

   Если он не дает мне то, что я хочу, я теряю веру.

   Я омрачаю самого себя, рассматривая его поведение сквозь сомнения.

   Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

   Даруй мне свое благословение, чтобы моя преданность не уменьшалась, а возрастала.

   Хотя, мой ум - будда, я этого не осознаю.

   Хотя, мои мысли - это дхармакайя, я не постигаю это.

   Хотя, несотворенность является присущей, я не могу ее поддерживать.

   Хотя естественность - это мое собственное состояние, я в этом не убежден.

   Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

   Даруй мне свое благословение, чтобы естественное осознавание было самоосвобождено.

   21

  Хану проснулся от внутреннего дискомфорта и почти физического ощущения тяжелого и недоброго взгляда. Было очень неудобно, как будто злобный и большой тролль, подвесил твое голое тело в гигантском пинцете и теперь, слегка поворачивая, пристально рассматривал его на предмет скрытых дефектов, чтобы решить какой из кулинарных рецептов использовать.

  Он еле разлепил заспанные глаза, еще даже не представляя, где сейчас находится и кто он такой. Обрывки сна причудливо мешались с реальностью. Но один крупный объект перед ним, сильно выбивался из общего ряда и только еще разогревающийся мозг, не сразу дал команду на фиксацию и фокус цели. Наконец, все получилось и расплывчатый силуэт обрел четкие очертания - это был Гридик. В Хану сейчас больно упирались немигающие и холодные рыбьи глаза директора.

  Слабо замычав, он перевернулся на бок к стене, чтобы спешно сменить кошмары утреннего сна на что-то более позитивное и жизнеутверждающее: 'На гибкую Инну в кружевном нижнем белье, залитую солнечным светом. А лучше и с нежною Мирой на мягкой траве, не скованной строгим обетом. Втроем мы пойдем наверх в небеса, и смеха рассыплются волны. В горячих объятиях жарких ночей шутить они будут фривольно...'.

  Этот утренний эротический псевдо-поэтический бред его полусонного воображения, мог бы о многом рассказать его психоаналитику, но тем не менее, никак не мог отрицать или отменить ту жестокую реальность, против которой сейчас так яростно протестовал его ум, пытаясь ее панически заместить этой милейшей и возбуждающей картинкой небольшого и сплоченного коллектива, в который унылый в своей жуткости Гридик, уже никак не вписывался.

  Тем не менее, он тут был, и с этим ничего нельзя было поделать. Очень хотелось бы знать способ стереть его из этой реальности и переписать ее заново. Уже только с Мирой и Инной, бесконечным звездным небом и брызгами восторга и счастья, охапками разбрасываемыми ими в друг друга. Или как делают все дети - просто спрятать голову под одеяло и подождать, пока это страшилище само не растает и не уберется обратно в свой платяной шкаф, из недр которого оно только что вылезло.

  - Собирайся, - скучно сказало чудовище, вставая со стула, с которого оно, все это время на него пялилось. - Мы скоро едем.

  Хану вышел из своего маленького жилища, словно списанного с домика кума Тыквы из сказки о Чипполино. Теперь эта крошечная избушка казалась милой, но уже очень далеким и призрачным сном в чудовищном контрасте с оцеплением людей в темной униформе с эмблемой белого лотоса, опутавшим липкой и гадкой черной паутиной все здания ретритного центра.

  'Принц Лимон', в исполнении Гридика, стоял в окружении своих боевиков рядом с дочерью. Инна, старательно избегая встретиться глазами с Хану, с окаменевшим лицом смотрела вниз на долину, где на границе леса, в облачках пара беспомощно сновали маленькие черные точки солдат.

  По ярким вспышкам пламени, столбам дыма в джунглях и изредка доносившемуся глухому звуку грохота взрывов, были отчетливо видны замысловатые петли траектории, с боем уходившей Миры.

  Хану услышал четкий доклад запыхавшегося командира отряда:

  - В ее доме было лишь чучело, сэр. Она не ночевала там. Мы теряем много людей.

  - Свертывайте операцию. Отход, - процедил Гридик, с досадой пнув невинный куст лопуха под ногами. - С ней бесполезно сражаться в лесу, она легко положит там всех.