Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

— Наш приговор на сей счет не оставляет никаких сомнений.

— Пожалуй, вы правы.

Больше интереса к осужденному Ульрих не проявлял. Он перевел разговор на погоду, на какие-то повседневные вопросы. Потом, вдруг вспомнив что-то, спросил:

— А вы отдохнуть после трудной командировки не собираетесь? Насколько мне помнится, в этом году в отпуске еще не были? — продолжал удивлять своей необычной словоохотливостью Ульрих.

Плавнеку оставалось лишь недоумевать: с чего бы это так потянуло Ульриха на воспоминания? Обычно немногословный, а тут вдруг его прорвало на откровенность. Впрочем, Василий Васильевич такое изредка позволял себе во взаимоотношениях с подчиненными. Жил он одиноко в гостиничном номере «Метрополя». Порой и выговориться-то некому. А тут Плавнек, земляк из Риги. С ним можно поговорить доверительно.

— Вообще-то думалось и об этом, — в том же тоне отвечал Ульриху Плавнек. — Только вот работы сейчас много, Василий Васильевич.

— Ничего, ничего. Ваши товарищи справятся. Вы вот что, прямо сейчас от меня сразу отправляйтесь в отдел кадров и оформляйте с завтрашнего числа отпуск. Яраспоряжусь насчет путевки в санаторий. А до отъезда по Москве погуляйте. В Малом театре премьера Островского «Волки и овцы». В роли Василисы сама Александра Яблочкина.

— Спасибо, — поблагодарил Плавнек, окончательно сбитый с толку проявлением заботы со стороны начальства.

Ульрих вместо ответа кивнул головой и перевел глаза на стол, давая понять, что аудиенция закончилась. Затем взял ручку, обмакнул перо в чернильницу и твердым почерком написал наискосок бумаги: «Согласен», поставил дату и свою подпись.

С предоставлением отпуска проблем не возникло. Только вот съездить на курорт Плавнеку не довелось. Не успел. Неделю спустя его арестовали. Для Ульриха арест Плавнека не был неожиданностью. Уже во время последнего разговора со своим земляком на столе председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР лежала справка руководства НКВД, в которой говорилось, что Плавнек проходит по уголовному делу как соучастник группы заговорщиков из антисоветской латышской националистической организации, и испрашивалось согласие на его арест. Поговорив с Плавнеком, Василий Васильевич дал свое добро. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни малейшей сочувственной мысли не возникло в его голове.

Что до проявления отеческой заботы об отдыхе Плавнека, уже отданного на заклание (без визы Ульриха его никто бы не тронул), то это больше походило на иудин поцелуй. Плавнека держали в следственной тюрьме восемь месяцев. В дополнение к причастности к террористической организации приписали шпионаж и осудили по обычному сценарию. О том, как вел себя недавний судья, говорит протокол очной ставки, проводившейся 15 апреля 1938 года между ним и бригвоенюристом В. Чакстэ — бывшим военным прокурором пограничных и внутренних войск НКВД Северо-Кавказского военного округа. Вот слова Плавнека:

Архив

«Чакстэ, ты внимательно посмотри на меня. Ты видишь мое состояние? Я несколько месяцев держал себя стойко. Но мне надоело подставлять голову под удары. Надо давать показания, которые от нас требуют. Брось запираться, пожалей свое здоровье».