Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Вся процедура суда над Николаем Кузьминым заняла ровно 20 минут. Этого времени сполна хватило, чтобы огласить обвинение, провести судебное следствие, выслушать последнее слово подсудимого, побывать в совещательной комнате, написать и огласить приговор: высшая мера наказания с немедленным приведением в исполнение. Без права обжалования и обращения за помилованием.

В протоколе записано, что подсудимый виновным себя не признал, от данных на следствии показаний отказался. Заявил: «Никакого заговора не существовало, троцкистом никогда не был». В последнем слове сказал: «Я всегда был верен партии.»

Последние часы жизни Кузьмина прошли главным образом в окружении людей, обращаться с которыми в иных условиях Николай Николаевич просто не стал бы. Кулик и Милевский — доносители, подонки. Мелехин, Егоров и другие — палачи. Но были и третьи — судьи, те, кого называли служителями закона.

В составе выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР, приговорившей за два дня к высшей мере наказания Кузьмина и еще полтора десятка человек, входили Л.Я.Плавнек, Б.И.Иевлев и Ф.Я. Бауманский. Они причисляли себя к виднейшим военным юристам. Первых двоих Кузьмин знал хорошо еще в те годы, когда возглавлял Главную военную прокуратуру, третий был председателем военного трибунала Западно-Сибирского военного округа. Ни один мускул не дрогнул, никакого участия не промелькнуло в глазах вершителей правосудия, если так можно назвать то, что они творили. Ничуть не поколебали их «беспристрастности» отказы от своих показаний Яковлева, Косьмина, Нахановича и других, осужденных к той же высшей мере.

Пути Господни неисповедимы. А человеческие? В деле Кузьмина то и дело наталкиваешься на уже известные фамилии. С одними он сидел в царских тюрьмах. Вместе с другими воевал на фронтах Гражданской. С третьими выносил приговоры. С четвертыми работал в одной парторганизации. Пятым, можно сказать, дал путевку в жизнь. Они же и скрепили своими подписями смертный приговор ему.

Ничто на земле не проходит бесследно. И в том, что очень многие из отправлявших в конце 30-х годов людей на неправедную погибель сами вскоре разделили их участь, прошли через унижения и страдания, есть своя правда.

Как бы в насмешку над еще продолжавшимся зловещим судилищем, творимым Плавнеком и его судейской командой над участниками «контрреволюционной организации Кузьмина», 29 октября был арестован своими же сотрудниками начальник отделения Новосибирского УНКВД Резниченко — один из руководителей следствия по делу Он обвинялся в подделках подписей арестованных на протоколах допросов и в других документах. Кстати, может этим и объясняется отсутствие в уголовных делах подлинников протоколов, а лежат только копии и вместо подписей обвиняемых напечатаны лишь их фамилии.

Допрошенный в день ареста Резниченко довольно откровенно описал методику фальсификации:

Архив

«В период подготовки следственных дел в Военную коллегию требовалось заготовить протоколы показаний обвиняемых участников военно-троцкистской организации и дать им подписать, а также объявить об окончании следствия. Я сам поехал в тюрьму и имел в виду это сделать. Часть арестованных не подписали признаний, так как в тюремных условиях они разложились. И пошел необдуманно на преступление, которое заключалось в том, что я лично сам путем подделывания подписей арестованных, участников военно-процкистской организации, подписал протоколы».

Возникает резонный вопрос: почему сами работники Новосибирского УНКВД, располагавшие к моменту судебного процесса неопровержимыми данными о фальсификации документов предварительного следствия по делу Кузьмина и других, не остановили процессы до полного выяснения всех обстоятельств и лиц, фабриковавших материалы?

Ответ напрашивается сам собой: потому что каждый из них боялся за собственную шкуру. Не сделаешь то, что тебе приказано, поручено сверху — это сделают другие, а тебя ожидает самая незавидная участь. Впрочем, и полное послушание вовсе не гарантировало безопасности. Больше того, официальное разоблачение фальсификаторов влекло расправу не только над непосредственными истязателями, но и их прямыми начальниками, которые были прекрасно осведомлены о всех приемах, применяемых их подчиненными. По этой причине каждый стремился не выносить сор из избы и делал это, лишь когда его, что называется, самого припирали к стенке.