Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Председательствующий разъяснил подсудимому его права во время судебного следствия и спросил, имеет ли он какие-либо ходатайства или заявления до начала судебного следствия?

Кулик: Я заявляю суду, что мои показания, данные на предварительном следствии 14 февраля 1947 года, являются ложными и полученными от меня незаконными методами следствия, от которых я полностью отказываюсь. Я прошу затребовать и приобщить к делу мое письмо, адресованное Сталину, от 15 января 1949 года, и также истребовать и приобщить к делу материалы на имя Сталина о разоблачении мною Савченко в 1938 году.

Я прошу суд предоставить мне очные ставки с моими соучастниками Гордовым и Рыбальченко, а затем с женой Гордова, Тимошенко, Жуковым и Петровым. Других ходатайств перед судом у меня нет.

Эти ходатайства председательствующий оставил без малейшего внимания и сразу же перешел к оглашению обвинительного заключения. Закончив читать, спросил:

Председательствующий: Понятно ли вам предъявленное обвинение и признаете ли вы себя виновным?

Кулик: Предъявленное обвинение мне понятно. Виновным себя признаю частично.

Председательствующий: В чем конкретно, подсудимый, вы признаете себя виновным?

Кулик: Я признаю себя виновным в следующем: в 1942 году, будучи разжалованным за сдачу Керчи, я, вместо того, чтобы пережить это как большевик, озлобился. Мою злобу еще больше усилило то обстоятельство, что меня стали разыгрывать мои старые товарищи. Я тогда затаил злобу против партии и правительства…

Вторая моя вина в том, что когда я был в Германии по подготовке боевой операции, ко мне приехал Жуков, который после осмотра позиций пригласил к себе обедать. Во время обеда завязался разговор о методах ведения войны, и Тимошенко вновь начал разыгрывать меня, высказав при этом, что всех нас, стариков, отстранили от командования и в ход пошла молодежь. Что война сейчас идет не качеством, а количеством. Я с этим высказыванием Тимошенко соглашался, разделял его высказывания, принимал участие в критике обиженных лиц руководства Главного командования.

Затем моя вина состоит в том, что, когда сняли Жукова, я, встретившись с ним, высказал ему свое сочувствие. После того, как меня сняли вторично с командования армией, я добился приема у Сталина, где он мне сказал, что я устал воевать и поэтому нужно принимать Главупраформ. Это меня сильно обидело, так как я хотел еще воевать.