Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

По вступлении в должность новый Главный военный прокурор со знанием дела сразу взялся за утверждение законности. Одной из первых директив он потребовал от подчиненных, чтобы впредь прокурорские работники по всем без исключения уголовным делам, направляемым особыми отделами и другими органами ОГПУ в военные трибуналы и на внесудебное рассмотрение, давали письменное заключение о доказанности предъявленных обвинений и соблюдении процессуальных норм органами дознания и следователями. Ввиду особой важности дел, проходящих по ст.58 УК РСФСР, копии таких заключений надлежало представлять в Главную военную прокуратуру для контроля.

Разумеется, все это не представляло какой-либо тайны для следователей НКВД. Они прекрасно сознавали, что прокурорские справки по расследуемым ими уголовным делам требуют в Москву вовсе не за тем, чтобы зашивать в архивные папки, а для обобщения информации и ее доклада высшему руководству. Эта внешне формальная мера, наверняка, придержала ретивость не одного десятка борцов с «врагами народа». Кстати, потом, после смерти Орловского, эту его директиву сразу отменили.

Но тогда многие прокуроры восприняли такое новшество чуть ли не как проявление административно-бюрократического зуда у очередного начальника. Ни при Ланде, ни при его предшественниках такого не было. Только через несколько лет, когда эти требования отменят, все поймут: в тех условиях то был единственно возможный способ борьбы с беззаконием и произволом органов дознания и следователей ОГПУ-НКВД. По существу, Орловский возложил на надзирающего прокурора персональную обязанность требовать от следователей соблюдения закона и основывать обвинение только на доказательствах, полученных в соответствии с УПК РСФСР.

Между тем донесения о раскрытии контрреволюционных группировок шли из особых отделов и территориальных органов ОГПУ-НКВД нарастающим потоком. Наркомат внутренних дел все настойчивей выдвигал перед ЦК ВКП(б) и правительством инициативы об ужесточении мер наказания лиц, обвинявшихся в троцкизме, в контрреволюционных и антисоветских преступлениях по пресловутой 58-й статье. Раздавались требования расширить права органов, упростить процесс разоблачения «врагов народа», узаконить использование методов физического воздействия для получения признательных показаний.

Время было сложное. Если исходить только из фактов, основания для постановки подобных вопросов вроде бы имелись. Массовое изгнание с насиженных мест семей, попавших под раскулачивание, насильственная коллективизация и разразившийся затем страшный голод вызвали естественный протест не только на селе, но и в армии, основу которой составляли выходцы из крестьян. Снова, как и в начале двадцатых, пошли разговоры об антинародной сущности Советской власти. Далеко не все конфликты завершались бескровно, отмечались случаи прямого вредительства.

Анализируя архивные документы того времени, общую ситуацию в стране и настрой руководства карательных органов, невольно приходишь к мысли, что при определенных условиях кровавая драма 1937–1939 годов могла разразиться и раньше. Уже с самого начала тридцатых органы следствия пытались присвоить себе все, оставляя трибуналам либо внесудебным органам лишь роль статистов, фиксирующих готовность обвиняемых либо подтвердить выбитые силой признательные показания, либо отказаться от них.

Последнее, впрочем, далеко не всегда имело решающее значение, ибо изложенные в обвинительном заключении соображения следователя о преступлении, виновности лица, а также требуемой мере наказания являлись для судей обязательным ориентиром. За их игнорирование учинялся серьезный спрос. Репрессивная система при Орловском еще не обрела тех поистине чудовищных масштабов, какими характеризовалась в последующие годы. Еще не все узлы репрессивного механизма притерлись и работали без скрипа.

Мешали, думается, и такие люди, как Кузьмин, Павловский, Орловский. Их одергивали, снимали с должностей, убирали с дороги. Однако усилия этих людей были ненапрасными. Во всяком случае, нарком обороны Ворошилов — единомышленник и соратник вождя, неоднократно подчеркивал роль военной прокуратуры в том, что в 1931–1933 годах в частях Красной Армии наметился «решительный перелом» в борьбе с антиармейскими проявлениями, с дезертирством, неповиновением, нарушением уставных правил несения службы, число которых сократилось в несколько раз. Удельный вес осужденных к «высшей мере социальной защиты» (расстрелу) по 58-й статье УК к концу 1933 года достиг самого низкого показателя за весь советский период.

Новый Главный военный прокурор давно сумел разглядеть надвигавшуюся опасность. И в прежние годы он привлекал внимание руководства к нарушениям законности сотрудниками ОГПУ. Теперь, возглавив прокурорский надзор за карательными органами в масштабе всей страны, Орловский тем более остался верен своим принципам.