Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

«В ночь на 20 февраля я был вызван к сержанту Варенову, который в присутствии практиканта Смирнова избивал меня всю ночь руками по лицу, резиновой пластиной (ребром) по голове и шее (область сонной артерии), резиновой дубинкой по туловищу и ягодицам. Сержант Вареное требовал, чтобы я написал заявление на имя Лаврушина, в котором чистосердечно раскаялся в своей к/p (контрреволюционной) деятельности. Т. к. я никогда подобной деятельностью не занимался, то я отказался. 1 и 2 марта я был вызван к тому же Варенову и в течение четырех суток простоял на «стойке», а в ночь на 5 и 6 марта я был отправлен в карцер, где просидел 15 суток, будучи доведен до обмороков. Прямо из карцера я был вызван к следователю, где должен был рассказать (стоя) о своем участии в так называемой внутриармейской оппозиции 1928 г.»[20].

Что происходило в 1928 году, мы уже знаем. Тогда Павловский на служебном совещании публично критиковал Ульриха, предупреждал о его пристрастии к обвинительному уклону при рассмотрении уголовных дел и ставил вопрос об освобождении от должности председателя Военной коллегии. Ульрих не простил Павловскому того, что тот много лет назад разглядел в нем палача в судейской мантии.

Сегодня мы называем их поведение гражданским подвигом. Для Романовского, Малкиса, Суслова непримиримость к беззакониям была нравственной нормой, для Розовского стала проявлением контрреволюционной деятельности, препятствием к разоблачению «врагов народа». За это он получал награды и благодарности.

Архивные документы Главной военной прокуратуры сохранили и факты оправдания Розовским необходимости выколачивания нужных показаний от людей, арестованных по доносам. В информационном письме от 2 ноября 1937 года Главный военный прокурор разъяснял подчиненным: «Признание нам нужно главным образом для того, чтобы раскрыть вредительскую контрреволюционную организацию, чтобы добраться до всех участников организации, чтобы с корнем ее вырвать и ликвидировать».

Объективности ради необходимо сказать, что то была беда и вина не одного Розовского. Аппарату Главной военной прокуратуры сверху было дано указание: поступающие жалобы от арестованных и членов их семей на необоснованные аресты, незаконные методы ведения следствия не рассматривать и не проверять. А то, что за каждой такой жалобой стояли чья-то загубленная жизнь, исковерканная человеческая судьба, горе и мытарства близких — никого не волновало.

На фоне разгула беззакония прямым вызовом справедливости смотрится награждение Розовского в августе 1937 года орденом Красной Звезды. Спустя полгода Вышинский представил его к другой награде — ордену Красного Знамени. Административно-командная система приспособилась ставить одно и то же одним в вину, другим в хвалу — в зависимости от пресловутой целесообразности и своих собственных потребностей. Умела в нужный момент убрать неугодных и найти среди своих козлов отпущения, например, в когда в 1938 году возникла необходимость в смене действующих лиц, поскольку разгул репрессий принял угрожающие масштабы. Тогда многие вчерашние организаторы произвола сами оказались его жертвами. Бесследно в истории ничто не проходит.

Но очень скоро ситуация изменилась. Была организована проверка деятельности Главной военной прокуратуры. В пространном докладе, составленном по результатам проверки, указывалось: «Практически работа аппарата и руководства периферией доведены до развала. Злободневные сигналы с мест о неблагополучии в судебно-следственной надзоре по спецделам оставались без ответа, без реагирования, не доводились Розовским до сведения директивных органов и руководящих партийных органов, Розовский дал антипартийные и антисоветские установки, устранил периферийные прокуратуры от надзора за следствием по делам, находящимся в производстве НКВД, равно как и в вопросах дачи санкций на аресты, предложил не мешать производству арестов. В расстановке и подготовке кадров преобладал деляческий подход»[21].