Жертвы осени

– Ну, что не спросишь, как я ответил? – словно не замечая ее состояния, продолжал Владимир Михайлович, закуривая сигарету.

– И… как ты ответил?

– Сказал, что ты стала настолько взрослая, что в моих советах уже не нуждаешься.

– Звучит как оскорбление… – пробормотала Васёна, вставая и открывая дверку шкафчика, где стояло мусорное ведро.

– В общем, не крути ему мозги, Васька, позовет замуж – иди. Я хоть спокоен буду.

– Мечтаешь разделить головную боль с Ромкой? – пошутила Василиса.

– Ничего смешного. Может быть, хоть он как-то будет влиять на тебя, раз уж я не могу.

– Папа, – решительно произнесла она, подвигая стул и садясь напротив отца, – скажи честно: ты знаешь о деле Бегущего со смертью больше, чем хочешь показать? Ты ведь знаком с Колесниковым, так? И знаком ты с ним как раз с тех пор. И есть еще одно… Я вспомнила, как видела в твоей руке фоторобот Вознесенского, я вспомнила это так четко, как будто мне показали снимок. Я видела твою руку и это изображение – я не могла такого придумать. Папа, что ты скрываешь от меня?

Владимир Михайлович вдруг поднялся, погладил дочь по голове и глухо сказал:

– Не проси, Васька… я не готов говорить об этом. И не уверен, что буду готов когда-то. Прости. – И он быстро вышел из кухни, а через минуту в его комнате вдруг защелкнулся шпингалет, чего прежде не было никогда.

Город Вольск, наши дни

– Вадим Сергеевич, можно к вам?

Резников поднял голову от клавиатуры и удивленно посмотрел на вошедшую в кабинет молодую женщину:

– Вы ко мне?

– Да. – Голос был знаком, но в остальном женщина никого не напоминала, и Вадим быстро бросил взгляд на ежедневник – нет, сейчас у него было «окно», а после – молодой человек, проходивший реабилитацию.

– Погодите… но вы не записаны.

– И что, ты меня без записи не примешь? – улыбнулась женщина, и только теперь Вадим понял, кто перед ним.

Он вышел из-за стола, обошел Еву, оглядывая ее с ног до головы, и восхищенно произнес:

– Ну, ты даешь…

– Не нравится? – Она коснулась рукой волос ровно тем жестом, каким обычно поправляла узел на шее, но теперь там ничего не было, и Ева рассмеялась: – Долго буду привыкать… и шее холодно.

– Слушай, но это же… ты же совсем другая, я только по голосу и узнал, и то не сразу! – Вадим продолжал разглядывать ее, и Ева смутилась:

– Ну, хватит…

– Как ты решилась? Такие волосы отрезать…

– А я их продала, – беззаботно заявила она, чувствуя себя в этом кабинете впервые как-то иначе, чем прежде.

– Как – продала?

– Ну как все продают? Как украшения продавала, так и волосы… и денег вышло очень прилично. Ты ничего не сказал про мой новый образ.

– Ты восхитительна, – честно признался Резников, все еще не придя в себя окончательно. – И накрасилась так…

– Ну, это не сама, я ж не умею… девчонки помогли в парфюмерном магазине. Ты не представляешь, сколько я всего накупила… наверное, за всю жизнь столько пакетов в дом не приносила – такси пришлось брать.

– Удовольствие получила?

– Знаешь, да! – Ева привычно забралась в кресло, но сегодня и в нем сиделось как-то иначе, чем неделю назад. – Оказывается, это очень увлекательное занятие – выбирать одежду и косметику. Я совсем разучилась это делать… Но это приятно. Теперь вот надо научиться самой так краситься, как визажист показала.

– Ева… – подозрительно начал Вадим, и она перебила: